Я, наплевав на осторожность, гнал «москвич» к травмопункту, уныло и обреченно думая о том, что это только начало, только первый, сравнительно легкий удар (хотя для Алены он был, конечно, не таким уж и легким), и что ни о каком случайном совпадении не может быть и речи. Будущее не сулило ничего хорошего.
Алена сидела на скамейке возле травмопункта, еще больше похорошевшая после парикмахерской, но не очень веселая; на ее правой ступне вместо туфельки красовалась гипсовая нашлепка, а туфельку Алена держала в руке.
– Вот и сходили за хлебушком… – грустно сказала она, когда я подошел к ней. – Ты становишься опасным, Андрюша, к тебе опасно ходить на свидания.
Это она, конечно, пыталась шутить, но слова ее были сущей правдой; началась пальба по близким мне людям. Вернее, пока еще не пальба, а пристрелка… «То ли еще будет», – подумал я.
С моей помощью Алена доскакала до «Агасфера» и я повез ее домой. Не к себе, конечно, а к ней.
– По-моему, там была кожура от банана, – удрученно сказала Алена, морщась от боли. – Елки-палки, могла ли я подумать лет десять назад, что в своем родном, отнюдь не тропическом городе когда-нибудь переломаю кости из-за кожуры от банана!
Я привез Алену домой, послушал охи и ахи ее родителей, в подробностях узнал историю падения и накладывания гипса, а потом Алена приняла снотворное, дабы сном заглушить боль.
Потом мы с Алениным папой посидели немного на кухне, выпили по рюмке коньяка и я узнал о его политических симпатиях и антипатиях, а также о том, какие меры нужно немедленно принять, чтобы попытаться вытащить страну из экономической пропасти. Потом на кухню пришла Аленина мама, сообщила, что Алена наконец заснула, и я откланялся.
Дома я с ногами залез на диван и уставился в пространство. Мне было очень плохо. И чем больше я вот так бесцельно сидел, стараясь ни о чем не думать, тем сильнее охватывало меня беспокойство, накладываясь на мое и без того сквернейшее душевное состояние.
Я попытался отыскать причину беспокойства, и мне это удалось. Я поднялся, вышел в прихожую и набрал номер своей бывшей жены.
– Я вас слушаю, – сказал в трубке голос Людмилы.
И только сейчас я сообразил, что совершенно не знаю, как вести разговор. Но просто взять и положить трубку я тоже не мог. Я должен был проверить.
– Здравствуй, Люда, – сказал я после короткой внутренней борьбы. – Это Андрей.
– Здравствуй, – не сразу отозвалась она, и ее голос был подобен никогда не тающим горным льдам. Потом воцарилось выжидательное молчание.
– У вас ничего не случилось? – выдавил я, чувствуя всю глупость своего вопроса. С тех пор, как она ушла к маме, мы не звонили друг другу.
– С чего это вдруг такая забота? – холодно осведомилась Людмила. – И что у нас должно случиться?
– Да нет, это я так, – торопливо ответил я. – Не случилось – и слава Богу. До свидания.
Сигналы отбоя зазвучали в трубке сразу же после моих последних слов. Я еще немного постоял возле телефона, а потом вернулся в комнату и включил телевизор, уповая на то, что он хотя бы ненадолго приглушит чувство обреченности, подавившее во мне все другие чувства.
Пресс наступавшей ночи все сильнее давил на землю, давил на грудь, мешая дышать… Чьи-то тени маячили за окном, недобрые тени… Под кустами прятались полулюди-полукошки с горящими глазами, тянули ко мне руки-лапы с хищно шевелящимися пальцами, и пальцы заканчивались огромными кривыми когтями…
Телефонный звонок прогнал дремоту с кошмарными видениями. На экране телевизора кто-то в кого-то стрелял – выпученные глаза, кровавые пятна поперек спины, залитые кровью подбородки…
– Слушаю, – сипло сказал я в телефонную трубку.
– Будь ты проклят!
Я не сразу узнал голос Людмилы. Уже не горные льды это были, а вулканы, извергающие потоки огненной лавы.
– Что… что случилось?
– Будь ты проклят! Порчу решил навести, сволочь? Лесю только что на «скорой»… С отравлением… Это ты позаботился, да?..
Утром меня разбудили глухие удары, доносящиеся со двора. Это значило, что наступила последняя суббота месяца и сосед с третьего этажа выбивал ковры под бдительным оком наблюдающей с балкона жены.
Вставать мне не хотелось – я был бы рад вообще не просыпаться, навсегда переселиться в собственные сны…
Вчера, после звонка Людмилы, я заехал за ней и бывшей тещей, и мы до двух часов ночи просидели в вестибюле больницы. Все обошлось. На этот раз все обошлось… Пищевое отравление у дочки тоже, безусловно, было не простым совпадением, а демонстрацией возможностей. Кто будет следующим – я сам?..
Я лежал и думал, думал, думал… Как избавиться от блюда? Его нельзя выбросить – оно все равно вернется ко мне. Его, скорее всего, нельзя уничтожить – что-то подсказывало мне, что блюдо уцелеет даже в аду атомного взрыва. Его можно только подарить. Слова лже-Кузи сбывались: я действительно готов был подарить блюдо кому угодно… только не полиморфам… Они (или он? или оно?) очень долго искали его – и вот наконец нашли. Зачем оно им? Мне не верилось в то, что они так настойчиво стремятся заполучить блюдо ради свершения добрых дел.
А что если подарить блюдо не конкретному человеку, а учреждению или организации? Передать в музей или в тот же культурологический фонд… Но где гарантия, что я не навлеку тем самым беду на сотрудников музея, на организаторов фонда? Фонд… Как там дела у Вадима Юрьевича, вычитал ли он что-нибудь из той надписи?..
Утро было солнечным и безмятежным, а мне хотелось выть от тоски.
Конечно, оставался еще один выход. Если предположить, что полиморфы уже давно начали поиски блюда и только сейчас отыскали его, то, значит, найти его было сложно. А коль так – я мог, в принципе, сменить место жительства и спрятаться от них, лечь на дно, затеряться на просторах родины моей. В принципе. И жить, каждый день жить в ожидании, принимая окружающих тебя людей за полиморфов, никому не верить и ждать, ждать… Нет, уж лучше бы такого выхода вообще не было…
Звонок телефона заставил меня вздрогнуть и я грустно отметил, что начал бояться звонков. Я вздохнул и направился к телефону.
– Доброе утро, Андрей. – Я немного расслабился, потому что узнал голос Вадима Юрьевича. – Если вы ничем таким не заняты, можете зайти – я уже получил результаты.
– Какие результаты? – вновь насторожился я.
– Результаты экспертизы вашего текста, – несколько удивленно ответил Вадим Юрьевич. – Или я не туда попал? Это двадцать три-пятнадцать-ноль девять?
– Извините, Вадим Юрьевич, – смущенно отозвался я. – Я просто еще не совсем проснулся. Сейчас я к вам приеду.
Прежде чем отправиться к эксперту, я позвонил Алене, а затем Людмиле. Алена еще спала, как сообщила мне ее мама, а ночь провела плохо, часто просыпалась от боли. Людмила была немногословна и холодна и посоветовала мне не лезть со своей фальшивой заботливостью. Из чего я заключил, что опасность пока миновала. Никакой радости мне эти разговоры не доставили, и душа моя была как утопленник на дне реки с привязанным кем-то к ногам камнем…
