Глаза великого герцога Сальера медленно шевелились на бескрайней шири его бледного лица, с Монзы на Трясучку, и снова на Монзу. — Это они?
— Несомненно, они. — Никомо Коска окинул взглядом из-за плеча герцога всё помещение. Монза не могла вспомнить, чтобы хоть раз за свою жизнь была так рада кого-то видеть. Старый наёмник поджал губы. — Для глаза северянина — слишком поздно.
— Ну зато для его жизни — как раз вовремя. Но что ты сотворила с её кожей, капитан Лангриер?
— Шрамы у неё уже были, ваша светлость.
— В самом деле? Настоящая коллекция. — Сальер медленно покачал головой. — Прискорбнейший случай ошибки установления личности. С сего времени эти двое людей — мои почётные гости. Одежду для них, и как следует займитесь его раной.
— Конечно. — Она выдернула шпонку из монзиного рта и склонила голову. — Глубоко сожалею о моей ошибке, ваша светлость.
— Вполне понятной. Это война. На войне легко обжечься. — Герцог тяжело вздохнул. — Генерал Муркатто, выражаю надежду, что вы согласитесь на постель в моём дворце и утром присоединитесь к нам за завтраком?
Загремели спущенные цепи и её руки безвольно упали на бёдра. Ей показалось, что она сумела выдохнуть "да" прежде чем начала рыдать и от рыданий потеряла речь. Ничем не сдерживаемые слёзы бежали вниз по лицу.
Ужас, боль и безмерное облегчение.
Кто-нибудь мог бы сказать, что это обычное утро мира и достатка в обширном обеденном чертоге герцога Сальера, помещении, где его светлость несомненно проводил много времени. Квартет музыкантов наяривал в дальнем углу прелестную мелодию и каждый лучился улыбкой, словно исполнение серенад для обречённых в окружённом врагами дворце — предел их желаний. Длинный стол ломился от изысканных яств: рыба и раки, слойки и сдоба, мясо и сыр, леденцы, фрукты и фруктовые леденцы, уложенные на золотых блюдах аккуратно, как медали на генеральской груди. Всю еду не съели бы и двадцать, а их обедало лишь трое и двоим из них не хотелось есть.
Монза хорошо не выглядела. Обе губы рассечены, лицо, в центре мертвенно-бледное, раздулось с боков, сверкали розовые кровоподтёки, белки глаз покраснели от кровавых прожилок, пальцы тряслись. Коску нервировало смотреть на неё, но, полагал он, могло быть намного хуже. Впрочем для их северного друга утешение слабое. Наёмник мог поклясться, что всю ночь сквозь стены слышал его стенания.
Он потянулся вилкой, намереваясь наколоть колбаску. Хорошо прожаренное мясо покрывали чёрные полоски от решётки. В его сознании всплыл образ хорошо прожаренного, в чёрную полоску лица Трясучки и он, прочистив горло, взамен подцепил свареное вкрутую яйцо. И уже почти доняся до своей тарелки, обнаружил его сходство с глазным яблоком. Под аккомпанемент тошнотного урчания, резко стряхнул яйцо с вилки обратно на блюдо и удовольствовался чаем, представляя про себя, что тот крепко разбавлен бренди.
Герцог Сальер был занят воспоминаниями о былой славе, как часто склонны поступать люди, когда их слава оказывается далеко позади. Одно из любимых времяпрепровождений Коски — и если оно хоть отчасти так же скучно, как вещал герцог, то он принимает решение с этим завязывать.
— …Ах, ну и банкеты я закатывал в этом зале! Великие мужи и дамы наслаждались моим гостеприимством за этим столом! Рогонт, Кантайн, Соториус. Коли уж на то пошло — сам Орсо. Уже тогда я ни в жизнь не доверял этому хорьколицему обманщику.
— Великосветский танец Стирийской власти, — произнёс Коска. — Партнёры не остаются вместе надолго.
— Что поделать — политика. — Жировая складка на подбородке Сальера слегка сдвинулась, когда он пожал плечами. — Прилив и отлив. Вчерашний герой, завтрашний злодей. Вчерашний победитель… — Он нахмурился над опустевшей тарелкой. — Боюсь вы двое последние из моих именитых гостей, и, если изволите меня простить, далеки от звёздного часа своей жизни. Тем не менее! Какие гости приходят, таких и надо принимать, и стараться выжать из них как можно больше радости!
Коска выдавил вымученную улыбку. Монза не утруждалась даже этим. — Нет настроения дурачиться? Кто нибудь по вашим кислым мордам мог бы подумать, что мой город горит! За столом от нас проку всё равно уже не будет. Клянусь я съел вдвое больше вас обоих вместе взятых. — Коска прикинул, что герцог уж точно весит побольше чем вдвое от них обоих вместе взятых. Сальер потянулся к бокалу какой-то белой жидкости и поднёс его к губам.
— А что это вы пьёте?
— Козье молоко. Немного кисловато, зато чудесно помогает пищеварению. Идёмте, друзья — и, конечно же, враги, ведь никто так не ценен могучему мужу, как добрый враг — зову вас прогуляться. — Он обильно кряхтся выбрался из кресла, отбросил бокал и живо повёл их по изразцовову полу, покачивая пухлой рукой в такт музыке. — Как ваш спутник, северянин?
— Страшно мучается, — прошептала Монза, на вид сама терпящая нечто подобное.
— Н-да, н-да, страшное дело. Куда деваться — война, война. Капитан Лангриер сообщила — вас было семеро. С нами блондинка с детским личиком и твой человек, молчаливый, тот кто принёс талинскую форму и с рассветом умудрился пересчитать все вещи в моей кладовой. Однако не требуется обладать его сверхъестественными способностями, чтобы заметить, что двое из вашей шайки до сих пор… на свободе.
— Наши отравитель да мастер заплечных дел, — ответил Коска. — Очень жаль, ведь так трудно отыскать опытных специалистов.
— Занятный у вас коллектив.
— Для суровой работы и коллектив требуется суровый. Сейчас, полагаю, они уже за пределами Виссерина. — Если у них хоть чуть-чуть работает соображалка, они уже наполпути к пределам Стирии и кто такой Коска, чтобы винить их?
— Бросили, хе-хе? — Сальер хрюкнул. — Знакомое чувство. Альянты бросили меня, моих солдат, мой народ. Я в смятеньи. Единственное оставшееся мне утешение — моя живопись. Толстый палез показал в глубину арки — массивные двери раскрыты настеж и льётся солнечный свет. Намётанным глазом Коска заметил глубокий паз в камне. В широкой щели на потолке поблёскивал металлический край. Опускная решётка — или он ничего не смыслит. — Ваша коллекция надёжно защищена.
— Естественно. Она самая драгоценная в Стирии, создавалась долгие годы. Её открыл мой прадед. Сальер ввёл их в обширное помещение. Полоска вышитой золотом ковровой дорожки указывала путь к центру. Разноцветный мрамор переливался в лучах солнца сквозь большие окна. Нависающие громадные полотна маслом длинной чередой сгрудились на противоположной стене, сверкали позолоченые рамы.
