Слова выпорхнули глупыми птицами, но перед спешащими следом слезами Мэллит успела захлопнуть дверь. Нельзя звать горе по имени, а имен у него шестнадцать раз по шестнадцать, и одно из них «страх потери». Девушка вытерла глаза и не успела извиниться — роскошная прижала ее к груди и заплакала.
3
Все вышло неплохо, драгуны и марагонцы радовались удаче, но предъявить начальству по-прежнему было нечего. Возглавлявший погоню дриксенский лейтенант, к несчастью и для себя, и для Давенпорта, оказался ловок и очень упорен. Хоть и выбитый при столкновении из седла, он тут же вскочил на ноги и принялся азартно отмахиваться палашом от окруживших его драгун. Прыгнул на сержанта, свалил его на землю и вновь оказался в седле, теперь чужом. После чего получил сразу три пули. Мерзавец! Давенпорт был зол, будто сорок сержантов, но досаду унять сумел — ребята старались как могли, а Бертольд так и вовсе молодец, зато добыча... Двое рядовых и капрал толком рассказать ничего не смогли: ну пришел приказ всем собираться вместе, значит, старый Бруно снова куда-то потопает ловить очередных фрошеров, так это знали и без пленных, дальше-то что?
Схватка зашла в тупик, и как из него вылезти, Давенпорт не представлял. «Гуси», получив с большой дистанции пару почти безвредных залпов, не пошли в атаку, что вообще-то было бы неплохо — до кустов идти минут пять, не меньше, драгуны успели бы дать несколько залпов, а потом — в седло, и догоняйте. Дриксенский начальник, однако, оказался птицей пуганой и предпочел изготовиться к обороне, предварительно отведя своих подальше от вредного взгорка и коварных зарослей. Опасности от обосновавшегося в чистом поле батальона не было никакой, пользы — тоже.
Ужасно хотелось выдернуть командира свернувшегося в каре батальона из-за мушкетерских рядов и хорошенько расспросить, но Чарльз гнал от себя эти авантюрные бредни. Если ты не Леворукий и даже не Уилер, будь тем, кто ты есть, а не зарвавшимся дураком.
— Вот, — Чарльз передал трубу соратникам, — полюбуйтесь.
Бертольд, весьма довольный своими недавними выкрутасами, рассмотрел ощетинившиеся стволами и пиками шеренги и пришел к неутешительным выводам.
— Из зарослей до них не добьешь, а переть в открытую глупо. У паршивцев по четыре мушкета на один наш.
— Толку не будет, — поддержал и марагонец. — Зато, чего доброго, дождемся, что к ним еще кто-нибудь подтянется. Разгуливают, как у себя дома, ублюдки... С Двадцатилетней такого не было.
— Да, пора оставлять эту колючую компанию в покое, — прервал рискующий стать неприятным разговор Давенпорт. — Отправляемся. Приказ о встрече с ребятами Маллэ никто не отменял.
Бросив прощальный взгляд на торчащих посреди луга дриксов, Чарльз вскочил на коня, и рота бодро порысила в обход пустой деревни Тут-то и выяснилось, что дела обстоят гораздо лучше, чем казалось. Для начала сразу за деревней обнаружились дозорные того самого эскадрона, с которым надлежало встретиться. Про капитана Чезаре Арсини Давенпорту еще в лагере объяснили, что тот решителен, в меру азартен и очень не любит, когда вокруг много начальства. Сейчас южанин был откровенно счастлив, ибо начальство осталось далеко позади, а сам он изловил ценного зверя.
Началось с того, что передовой дозор Арсини едва не наскочил на дриксов. Небольшой кавалерийский отряд куда-то торопился, да так, что, когда о нем доложили командиру, погоня представлялась почти безнадежной. Капитан все же решил попытать удачи, погнав своих орлов следом за торопыгами. И удача не стала капризничать: шустрые «гуси» как раз добрались до ближайшей деревни, когда на противоположной ее стороне поднялась пальба. Как выяснилось позже, у дриксов имелся строжайший приказ — избегать боев и стычек; командир дисциплинированно повернул, чтобы обойти опасность, и нарвался на талигойский эскадрон. Этой драки избежать не удалось. Арсини потерял четверых убитыми, еще семерых ранили, но драгоценный генеральский адъютант, а вернее, пакет, который он вез, достался талигойцам.
— Какой-то гусь из важных о чем-то докладывает своему фельдгусю, — сверкнул зубами Арсини, — и сейчас мы выясним, что именно. Ваша заслуга, Давенпорт, в этом дельце несомненна, так что извольте получить свою долю! Кстати, почему бы нам не поужинать и не поболтать о наших делах и ваших похождениях? Вы ведь к нам прямиком от маршала Савиньяка?
— Да.
4
Эта ночь не принадлежала луне, и покинувшие кров не нарушали запрета. Хозяева спали, спала и роскошная, а Мэллит тянуло смотреть на звезды и вдыхать аромат лета. Гоганни боролась с собой недолго; накинув темную шаль, она через окно выбралась в садик, окружавший дом ткача, долгие годы снабжавшего роскошную полотном, и полотно это было лучше того, что доставляли торговцы в дом отца.
Малая память потянула за собой большую, как веревка тянет лодку. Девушка перебирала пальцами душистую траву и вспоминала, как отец отца, воскурив благовония, раскраивал ткани особым ножом и отдавал женщинам, а те, убирая по нитке, обрабатывали края так, что получалась короткая бахрома. Мэллит не любила эту работу из-за того, что приходилось сидеть вместе с другими и слушать о чужой красоте и своей безнадежности. Выдергивая лишние нити, дочь Жаймиоля узнала, что такого заморыша, как она, возьмет лишь бедняк, готовый войти под кров жены. Как же часто она потом слышала эти слова!
Мудрая Ракелли отговаривала мать брать в дом молодых и здоровых, что, прельстившись статью чужих женщин, оскорбят супружеское ложе, родственницы пересчитывали бедных вдовцов, а Мэллит слушала и не могла убежать. Так было, пока достославный из достославных не объявил, что юной Мэллит суждено стать не женой, но Залогом. Все обрадовались, и никто не удивился. Правильно, кому же еще? Дом Жаймиоля покинет тревога о неудачной, а красивые и желанные не лишатся счастья.
— Нареченная Мэллит, — велел достославный из достославных, — подойди.
Гоганни вздрогнула и обернулась. У стены под отяжелевшей яблоней стоял некто в светлых одеждах.
— Подойди! — повторил он, и Мэллит подошла. Достославный из достославных пришел не один. Темным столбом от стены отделился чужак в странной одежде. Он был молод, красив и мертв. Дул ветер, и сеть из скачущих теней оплетала сад, но не могла поймать тех, кто уже был вне тьмы и вне света.
— Не бойся, — сказал молодой, и Мэллит вспомнила сперва дождь, затем — платье и, наконец, лицо. — Мы пришли не за тобой, а к тебе.
— Чего желают... — начала Мэллит и замолчала, не зная, как называть тех, кто пришел. Она не боялась, просто очень хотелось убежать в тепло дома, и гоганни могла это сделать. Ее тело принадлежало ей, как и голос, и тень. Двое, некогда решившие ее судьбу, не связали ее своими цепями.
