— Добро бы, если так, — пожал плечами Фолко. — Но эти эльфийские чувства… В них никогда нельзя быть уверенным. Пока что мы бредем, сбиваясь и путаясь, к некоему странному месту. Средоточие древней злобы, я бы так сказал… А может, и нет, не знаю…
На следующий день Отон, хмурый, осунувшийся, приказал отряду не сниматься с лагеря, пока он, Отон, не вернется из разведки.
— Ты пойдешь со мной. — Палец предводителя указывал на хоббита.
Их кони неторопливо шли бок о бок, осторожно пробираясь через густой подлесок, временами они переглядывались и молча кивали друг другу — направление было верным, они не уклонились в сторону. Беспокойство хоббита росло с каждой минутой — впереди было что-то непонятное. Арнорские воспоминания поблекли, отступили перед напором неведомого раньше чувства, которому он не мог найти определения: разбитое — и сохранившее остатки былой мощи; нелюдское — и человеческое; все было так причудливо смешано, что у Фолко начинала кружиться голова, когда он пытался отдаться потоку своих чувств и разобраться в происходящем — сознание не выдерживало… И когда вдруг стало особенно муторно, Отон внезапно натянул поводья с невольно вырвавшимся у него хриплым стоном. Конь Фолко тоже резко встал, и хоббит пришел в себя.
Они стояли на краю ямы, глубокой и округлой. Трава покрыла когда-то крутые склоны, ныне оползшие и оплывшие. На дне не росло ничего, кроме сорного болиголова, но и тот выглядел каким-то хилым, не достигая и трети высоты своих собратьев, стеной стоящих по краям поляны.
«Знакомо — и не знакомо, — подумал хоббит, отрешенно глядя вниз. — Там было пусто, а здесь еще нет».
Перед глазами мельтешили голубоватые лепестки, зрение дивно обострилось — и там, на дне, он различал скрытые корнями травы и землей смутные черные провалы, замкнутые клубки тьмы; и эта тьма имела свое сердце. Хоббит зажмурился — черный, иссиня-черный комочек где-то под поверхностью земли, сумевшей-таки затянуть страшную рану, — тут не было скалы, до которой мог выжечь все Небесный Огонь. Этот комочек… он казался бездонным колодцем, ведущим куда-то в неведомое, откуда тянуло могильным холодом.
Фолко скосил глаза на Отона — и поразился происшедшей в том перемене. Как никогда, лицо Капитана казалось лицом мертвеца — позеленевшее, безжизненное, заострившийся нос, желтоватая кожа туго обтягивала кости черепа. «Словно Талисман надел», — пронеслась мгновенная мысль. Глаза Отона заставили испуганно отшатнуться случайно заглянувшего в них хоббита — зрачки исчезли, темно-багровый огонь наполнял их, они горели, словно у дикого зверя; и когда Отон заговорил, голос его был подобен карканью ворона:
— Так вот что ты искал, Вождь… Раньше находил ты, а теперь я… И я возьму это!
— Что?! Что ты возьмешь? — закричал Фолко, забывая обо всем.
— Там, на дне, — с жуткой усмешкой ответил Отон, — сила! Я возьму ее, возьму то, в чем она содержится. Ты поможешь мне и будешь вознагражден. Помоги мне найти ее! Я чую, где она, но не очень определенно. Где-то под землей, вот в этом круге…
— Нет, Отон! — Невесть откуда взявшийся металл зазвучал в голосе хоббита. — Мы не выполнили один приказ Вождя — неужели нарушим и другой, важнейший из важных? Он ведь отдал его, расставаясь с тобой, он ведь сказал, что нужно делать, когда найдешь такое место!
Отон вновь усмехнулся жуткой, мертвенной усмешкой.
— Когда я возьму то, что там есть — не знаю пока, что это — мне будет некого бояться, запомни это, половинчик! Я не забуду тебя, если ты сейчас поможешь мне! Я спущусь вниз.
— Нет! — с отчаянием крикнул Фолко. — Не бери этого! Ни ты, ни я не знаем, что там, хотя… Вспомни, ты ведь не хотел надевать Талисман! А ведь эта штука посильнее его! Он и так впечатался в тебя — потому-то ты и ощутил близость этого места! Это гибель, я чувствую — там мрак и холод могилы! Талисман — тоже гибель, только медленная… И это тоже! Не ходи туда!
— А почему же не гибнет Вождь? — с прежней зловещей усмешкой сказал Отон. — Он рылся в таких ямах раз пять, я слышал! И теперь я узнаю, что он там делал!
— Отон, это смерть! Остановись, Капитан! Я не пущу тебя!
— Интересно, как ты сможешь помешать мне, козявка! — загремел Отон, и ярость исказила его лицо чудовищной гримасой. — Я приказываю — повинуйся! Иначе я раздавлю тебя, как муху! Ну же! Полезай вниз!
Фолко легко соскочил с седла. В груди что-то тонко звенело, но он чувствовал, что стоит, быть может, на пороге самой мрачной тайны Олмера, и отступать было уже некуда. И он не мог, не хотел пропустить Отона вниз! Он был искренен, он не хотел гибели воина, хотя тот и был врагом его самого и его дела.
— Ты пройдешь только через мой труп, Отон! — крикнул он, выхватывая из ножен меч.
Отон громко расхохотался.
— Ты выбрал! — прорычал он.
Его сверкающий двуручный меч с шипением рассек воздух над головой хоббита, ловко уклонившегося от удара. Сталь лязгнула раз, другой, третий; отброшенный Фолко с трудом устоял на самом краю ямы.
— Отон! А теперь посмотри сюда! — В руке хоббита было зажато два метательных ножа. — Ты знаешь, что я могу делать ими. Еще шаг — и эта штука будет у тебя в горле, и твой хваленый меч тебе не поможет. Прекрати безумствовать, вернемся в лагерь, сделаем, как велит Вождь!
Вместо ответа Отон издал неистовый вопль — и прыгнул. Нож Фолко встретил его в воздухе. В тот миг хоббитом двигало отчаяние — огромное, давящее: он не хотел, чтобы Отон брал то неведомое, что скрывала в себе зловещая яма, не хотел, потому что, как ни странно, успел привязаться к Отону — пусть тот и был врагом.
Фолко не промахнулся. Нож рассек щеку Отона; брызнула кровь, а сам предводитель с болезненным стоном повалился на бок, прижимая ладонь к ране. Алые струйки бежали между пальцами; хоббит замер в оцепенении — он действовал по наитию, что-то подсказывало ему, что безумие может быть смыто кровью, что это поможет разорвать тенета, что опутали разум Отона.
И он оказался прав. Когда предводитель отряда медленно и с трудом приподнялся, его взгляд вновь был чист; он посмотрел на покрытую кровью руку и улыбнулся, а потом с каким-то облегчением обычным своим голосом приказал хоббиту:
— Ну не стой столбом! Тряпка у тебя какая-нибудь есть?
Хоббит кинулся перевязывать Капитана; тот кряхтел, сопел, а когда Фолко окончил, неожиданно положил руку ему на плечо.
— Что-то накатило на меня, — признался он. — Накатило и потянуло… вниз, во тьму. Что я тут наговорил? С трудом вспоминаю… Ты спасаешь меня в третий раз — правда, если бы ты ненароком попал мне в горло, как обещал?
— Не попал бы, — внутренне возликовав, твердо ответил Фолко. — Я хотел… чтобы ты очнулся, а сделать это иначе никак не мог… А в горло ни-ни! Я целился в щеку. Смотри! Сейчас я попаду вон в тот сучок. — Нож блеснул в воздухе, вонзившись в тонкую ветку березы шагах в пятнадцати от них. — А теперь — туда же, но на два пальца ближе к стволу… — Клинок впился точно в указанное место. — Вот так-то! — закончил хоббит не без гордости.
