Я пропустил пальцы сквозь шнуровку на его шортах, пощекотал ногу.
— Я хочу хоть раз все сделать правильно. Я имею в виду, по-вашему, так, как ты привык. А потом можно будет и сплавать куда-нибудь, правда?
— Котенок, только не вздумай угождать мне, изучая герханские вкусы по этой бумажной мерзости! Поверь, бутылка вина и закат в море романтичнее любых ароматизированных свечей и пены в ванной.
— Пена в ванной? — удивился он.
— Все, молчу. Хотя бы на сигареты я расчитывать могу?..
Чтобы подготовить романтический вечер у Котенка ушел почти весь день. Время от времени я вызывал его с
«Мурены», он отвечал рассеяно и просил подождать еще немного. К счастью, на «Мурене» обнаружилась початая бутылка «Шардоне», так что у меня появился шанс дожить до того самого, обещанного мне, вечера. Вместо закуски подошли порции аварийного рациона, но жаловаться было грех. Отойдя километров на сорок, я бросил якорь чтобы не жечь понапрасну топливо.
Море пробуждалось, оно не просто выглядело весенним, весна была растворена в каждой его капле, словно море целиком только из него и состояло. Даже волны, эти ленивые суровые обитатели, вечные как Вселенная, уже выглядели иначе. И сама вода казалась прозрачнее, легче, даже запах ее был уже не тот… В глубине танцевали шнырьки, сплетаясь в своих уродливых и хаотичных брачных танцах, к поверхности поднимались стайки рыб с синими и зелеными спинками. Море окончательно проснулось и теперь готовилось жить дальше. Это было уже другое море, не то, что я видел пару месяцев назад.
«Да и видели то море глаза совсем другого человека, — подумалось мне, — Может, и море теперь смотрит на меня, уж не знаю, чем и откуда, смотрит и не может узнать того человека, за которым наблюдало столько времени.»
На «Мурене» было только одно зеркало, и то размером с тарелку. Я придирчиво уставился на собственное лицо.
Изменился? Да. Глаза, вроде, светлее стали, хотя это, конечно, вздор — просто свет так падает. А вот морщин меньше стало — вот здесь раньше была длинная такая, глубокая… Теперь только тень от нее. И взгляд другой, несомненно, это уже на освещение не спишешь. Более спокойный? «Нет, — поправил я себя, — Глубокий. Как будто в глазах появилось еще одно измерение, вот только рассмотреть, что же там происходит решительно невозможно.»
«Просто ты научился смотреть и наружу и вовнутрь.»
«Глупость какая.»
Я сидел на «Мурене» почти до самого вечера и под конец от скуки стал даже клевать носом. Наконец Котенок вышел на связь.
— Линус, — сказал он радостно. Я представил, как он сейчас стоит, склонившись перед радиостанцией и одновременно пытается отыскать на горизонте контур катера, — Линус, ты меня слышишь?
— А? — отозвался я, — Стою на якоре неподалеку. Сколько дней мне еще нежелательно появляться на маяке?
— Я уже готов. Ты скоро будешь?
Я посмотрел на хронометр.
— Часа через пол.
— Отлично! Я тебя жду. Поторопись, хорошо?
— Хорошо, хорошо.
— Я жду тебя!
— Угу…
«Мурена» с готовностью завелась и, выбрав якорь, понеслась в сторону маяка, который серым штрихом темнел далеко впереди. Кажется, она тоже соскучилась по дому.
На маяке было темно.
— Эй! — крикнул я, приоткрывая дверь, — Котенок! Ты баловался с трансформатором?
Свет везде был отключен, я сделал несколько шагов наугад и, конечно, сразу же зацепил коленом какой-то непонятный, но твердый угол. Такие углы всегда попадаются во множестве, даже в замых привычных местах, стоит только отключить свет.
— А-аа… Черт возьми. Котенок, ты где?
— Я тут! — долетел его голос откуда-то сверху, — Поднимайся! Только свет не включай!..
Я полушепотом сообщил все, что думаю относительно романтических вечеров. Пришлось постоять несколько секунд, прежде чем глаза полностью адаптировались к освещению. Только после этого я стал подниматься. На втором ярусе тоже было темно и пусто.
— Это больше похоже на полосу препятствий, чем на романтический вечер… — пробормотал я, умудрившись споткнуться на последней ступеньке, — Котенок! Я сейчас сверну себе шею и тогда романтики будет даже больше, чем ты рассчитываешь!
— Иди сюда! — крикнул он нетерпеливо, — Потерпи уж чуть-чуть.
На верхнем ярусе оказалось немногим светлее, но свет был не привычный электрический, а какой-то красноватый, мерцающий.
— Свечи!
— Ну да. Я нашел несколько на втором этаже, там коробка была… Правда, красиво?
В воздухе плыл тяжелый, но приятный запах, на обзорной площадке было не меньше десятка свечей, их плавающие яркие огоньки отражались на вогнутом стекле купола, отчего казалось, что под потолком кружит целая плеяда призрачных звезд. Странно, что я не заметил этого снаружи.
Посреди комнаты на небольшом пятачке открытого пространства стоял стол с кухни. В окружении компьютеров, вычислительных блоков и аккумуляторов он выглядел несколько странно, но Котенок раздобыл для него где-то скатерть, огромное белое полотнище, свисающее почти до самого пола, и теперь он выглядел не в пример солиднее. Изменния затронули интерьер гораздо сильнее, чем мне показалось на первый взгляд — выход на карниз оказался задрапирован похожим белым полотнищем, которое, развиваясь на ветру, придавало всей комнате неожиданный вид. Что-то вроде старинного алькова так, как я его обычно представлял.
— Это остатки того парашюта, что лежал в шкафу? — спросил я, глядя на всю эту красоту.
— Какая разница! Но ведь красиво, да?
— Очень. Тут так… Непривычно.
Котенок тоже преобразился — и как! На нем опять было платье, белое, искрящееся, как снег под светом морозного зимнего солнца, длинное, с куполом кринолина и корсетом, в котором и без того тонкая талия Котенка была едва заметной. На руках были такие же белые перчатки до локтя, а волосы заплетены в сложную прическу вроде тех, что носили некоторые герханские дамы на придворных балах лет двадцать назад.
— Ну как? — спросил он, смущенно улыбаясь. Глаза у него блестели так же, как отражения свечей в стекле.
— Ты собрался замуж, Котенок? — спросил я осторожно, — Это таурианское свадебное платье.
На его щеках появился знакомый мне румянец.
— Линус!
— Нет-нет-нет, извини… — я подошел и галантно сперва поцеловал его руку, от которой пахло духами, а потом губы, — Ты выглядишь замечталельно. Просто… слов нет.
— Тебе не нравится, да?
— Что ты! Ты смотришься чертовски мило. И соблазнительно, к тому же.
