Он осторожно ответил:
— Один из моих солдат был убит сегодня утром, высокочтимая госпожа. Думаю, вы слышали. Солдат императора. Моя каньлиньская телохранительница ранена и два ваших человека — тоже. А мой сардийский конь…
— Я знаю. Это было неучтиво. Насилие в моем присутствии, это непозволительно. — Она сняла ладонь с его ноги. — Я приказала своему помощнику управляющего убить себя, когда мы приедем в Ма-вай.
Тай заморгал. Ему показалось, что он ослышался.
— Вы… он…
— Сегодняшнее утро, — произнесла Возлюбленная Спутница, — прошло не так, как я хотела. Это меня огорчило. — Уголки ее рта опустились.
В этой женщине можно утонуть, подумал Тай, и тебя не найдут. По слухам, император стремится получить бессмертие с помощью алхимиков и Школы Безграничной ночи, где изучают звезды и созвездия на небе, пытаясь познать тайны мира. Таю вдруг стало понятнее это желание.
— Ваш брат, — заметила она, — не похож на вас внешне.
— Не похож, — согласился Тай.
Она намеренно это сделала, понял он: сменила тему, проверила, поспевает ли он за ней.
— Он дает советы моему двоюродному брату, — сказала она.
— Я это знаю, высокочтимая госпожа.
— Он мне не нравится.
Тай промолчал.
— А вам?
— Он мой брат.
— У него оценивающий взгляд, и он никогда не улыбается, — сказала Вэнь Цзянь. — А вы мне понравитесь? Вы смеетесь?
Он вдохнул воздуха и ответил более серьезно, чем собирался:
— Реже, с тех пор как умер отец. С тех пор как уехал к Куала Нору. Но — да, ваш слуга раньше смеялся, высокочтимая госпожа.
— В Северном квартале? Мне об этом говорили. Кажется, вам с моим двоюродным братом нравилась одна и та же тамошняя женщина.
Опасная почва, подумал Тай. И она делает это намеренно.
— Да, — ответил он.
— Теперь она у него.
— Да.
— Вы знаете, сколько он заплатил за нее?
— Нет, высокочтимая госпожа. — Откуда ему это знать?
— Очень большую сумму. Больше, чем было необходимо. Он хотел заявить о себе.
— Понятно…
— Я ее после этого видела. Она… очень хорошенькая.
Он помолчал, обдумывая это. Потом сказал:
— В Катае и во всем мире нет вина, которое пьянило бы так, как госпожа Вэнь Цзянь.
Улыбка, которую он этим заслужил, была подарком. Тай почти поверил, что она польщена. Что эта девушка среагировала на искусный комплимент.
Почти…
Она сказала:
— Вы так и не ответили на вопрос о вашем брате, не так ли? Умный человек. Вы можете выжить при дворе. Они ведь уже пытались вас убить?
«Они». Такое опасное слово.
Он кивнул, не доверяя своему голосу.
— Дважды?
Он опять кивнул. Во дворце должны были узнать об этом несколько ночей назад. Сюй Бихай написал, что комендант крепости у Железных Ворот послал сообщение. Она должна знать то, что известно в Да-Мине.
— Дважды, насколько мне известно, — подтвердил он.
— Это Рошань?
Пугающая прямота. Эта девочка-женщина не могла соблазниться красивой фразой. Но Тай чувствовал ее страх, пока она ждала ответа. Он подумал, что есть причина, по которой Цзянь приехала поговорить с ним наедине. Возможно, это и есть причина.
— Нет, — ответил Тай. — Я уверен, что это не он.
— Он вчера убедил вас в этом?
Тай был уверен, что доклад о вчерашней встрече в карете у дороги будет отправлен во дворец, но быстрота, с которой он был получен, заставила его понять кое-что, пусть и с опозданием: ей пришлось ехать полночи из Ма-вая, чтобы оказаться здесь сейчас! Он быстро прикинул расстояние. Она должна была выехать почти сразу же. Как только пришло известие о его встрече с Ань Ли.
Тай не знал, как это понимать. Он никогда не жил при дворе, и даже вблизи от него. Он возвращался в Синань после двух лет одиночества за Железными Воротами.
— Он меня действительно убедил, высокочтимая госпожа.
— И вы верите, что он сказал вам правду?
— Верю.
Она вздохнула. Тай не понял, что значит этот вздох. Может, облегчение?
Он пока не сказал ей о том, что уверен: Рошань сказал правду, потому что ему уже было известно, кто пытался убить его на западе, и что Весенняя Капель рискнула жизнью, чтобы он об этом узнал.
Ему надо будет повидать ее.
Цзянь сказала:
— Потому что Ань Ли способен приказать убить человека, не задумываясь.
— У меня нет причин сомневаться в этом, высокочтимая госпожа. — Он тщательно выбирал слова.
Она слегка улыбнулась, заметив его осторожность:
— Но он все равно заставил вас ему поверить.
Тай снова кивнул:
— Да, госпожа.
Он не знал, хочет ли Цзянь, чтобы он сказал больше. Ему пришла в голову мысль, что нужно учесть: этот допрос ведет, здесь и таким образом, женщина — танцовщица, возлюбленная императора, мечта о вечности его преклонных лет.
Тай подумал о том, что отчасти именно поэтому Девятая династия столь же неустойчива, сколь ослепительна. Поэтому Сыма Цянь сказал вчера: «Я чувствую приближение хаоса».
Это несравненное создание, сидящее напротив, прекрасное, как легенда, было двоюродной сестрой первого министра и сторонницей (приемной матерью!) его соперника. А еще к ней питал доверие и страсть император, который захотел жить вечно. Ради нее…
Равновесие Катая — известного мира, — возможно, покоится на подушках напротив него. Колоссальное бремя для таких хрупких плеч, подумал Тай.
Он сидел там, в паланкине, мерно движущемся по дороге, вдыхал запах духов в замкнутом, интимном пространстве, далеком от десяти тысяч шумов мира, и ждал следующего вопроса. Того, который может ввергнуть его — всех их — в тот хаос, которого боялся Цянь.
«Это не Рошань? Кто же тогда?» — спросит его она.
Но она не спросила. Либо она уже знала, либо боялась узнать или услышать произнесенное вслух имя. Оказаться в мире, требующем реакции. Ее рука покинула его щиколотку, где до этого снова лежала. Она выбрала личи из стоящей рядом с ней чаши и искусно очистила его.
Протянула ему.
— Прошу вас, — произнесла Вэнь Цзянь.
Тай взял спелый, скользкий плод из ее пальцев. Его вкус напоминал юг, и лето, и навевал воспоминания о потерянной сладости.
Именно это он чувствовал, понял Тай. Что-то ускользающее прочь, почти исчезнувшее. Вчерашняя встреча у дороги, а теперь эта. Они оба приехали, чтобы встретиться с ним в дороге. Совершенно разные встречи, но, по сути, одинаковые. Власть хотела знать, что он намеревается делать. Ей было необходимо это знать, потому что власти всегда это необходимо — знание. Именно так власть сохраняла себя, или, по крайней мере, пыталась.
