Алкогольный коктейль и ужин, состоящий из рыбных блюд, которыми нахттотер угостил жертву, добавили крови дразнящий привкус.
В приеме пищи тхорнисх был гурманом и часто использовал различные приправы. Не брезговал он и крепкими алкогольными напитками. Путем длительных экспериментов Миклош составил свое особое меню и знал, чем следует накормить и напоить овцу, чтобы ее sanguis[34] приобрела те или иные вкусовые свойства.
Единственное, чего глава клана никогда не предлагал своему обеду — наркотиков. Во-первых, он считал это издевательством над вкусовыми рецепторами. Во-вторых, братья, вливавшие дурь в вены жертв, после длительного приема «кайфовой» крови становились вялыми, ленивыми, сонными и больше не могли обходиться без подобной пищи.
Так что в вопросах питания Миклош говорил «нет наркотикам».
Тхорнисх перевел скучающий взгляд с мертвой «еды» на живую. Вторая девушка, маленькая блондинка, сидела на полу. После неудачной попытки открыть дверцу машины ее длинные ногти сломались. Высокая прическа растрепалась, левая мочка уха оказалась оторвана, кровь залила шею и глубокое декольте открытого белого платья.
Она пыталась сопротивляться вместе с подругой, но Бальза без труда скрутил обеих. Он обожал ощущать в крови привкус страха и наслаждался ужасом жертв.
Нахттотер питал к блондинкам особую слабость и поначалу хотел начать трапезу именно с той, что сейчас была жива, но, как оказалось, девчонка красила волосы и дымила, как паровоз. Никотин в крови для такого гурмана, как глава клана Золотых Ос — верх извращенности, он убивал основное качество вкусовых свойств крови.
Поэтому Бальза поменял очередность блюд. Пока он занимался ужином, лже-блондинка впала в прострацию, и Миклош потерял к ней всяческий интерес. Полудохлая еда — не еда.
В салон лимузина ввалился Йохан.
— Он дома, нахттотер.
— Приберись здесь.
Йохан бросил взгляд на труп и кивнул в сторону пока живой любительницы приключений с незнакомцами:
— Что делать с этой?
— Мне все равно. Если не голоден — избавься от нее.
Он выбрался из машины, захватив с собой небольшой сверток, и направился по набережной, вдоль закованной в лед реки.
— Доброй ночи, Кристоф, — как можно дружелюбнее поздоровался тхорнисх, когда дверь особняка распахнулась.
— Доброй, — без особой приветливости отозвался некромант.
— Нам срочно надо поговорить. Думаю, это в твоих интересах.
— С каких пор Золотые Осы пекутся об интересах клана Смерти? — криво усмехнулся колдун.
— Буквально с сегодняшнего дня, — приятно улыбнулся Бальза. — Так что? Мы поговорим, или мне уйти?
Кадаверциан неохотно кивнул:
— Подожди.
Он скрылся, оставив дверь открытой. Миклош бесцеремонно перешагнул порог дома и принялся с интересом изучать холл. Здесь он был впервые.
— Уютная обстановка.
— То же самое сказала твоя сестра, — сообщил Кристоф, появляясь из бокового коридора с плащом в руках.
Улыбка нахттотера погасла.
— Утоли мое любопытство. Ты отказал ей в помощи?
— Да. — Кристоф оделся и показал визитеру, что нужно выходить. — Сытый тхорнисх лучше голодного.
— Значит, по-твоему, я сыт? — скептически осведомился господин Бальза.
— Более того, пресыщен. А Хранья слишком долго пробыла вдали от благ цивилизации и явно не избалована ее дарами.
Нахттотер ничего не ответил. Ему не слишком понравилось откровение некроманта, но спорить он не стал.
Они спустились с крыльца и медленно пошли вдоль набережной. Мороз крепчал, колол пальцы и уши, пытался забраться под одежду. Парк на противоположной стороне замерзшей реки спал под гнетом снега. Холодно сияла неоновая реклама на домах вдоль далекого проспекта. Старая дворняга вышла из переулка, почувствовала кровных братьев и отступила в тень.
— Любишь компанию? — неожиданно спросил Кристоф.
Миклош оглянулся. Лимузин и машина сопровождения медленно следовали за ними.
— Люблю комфорт. Сразу после нашего разговора я предпочитаю сесть в автомобиль, а не идти до него пешком по морозу. Кстати, о комфорте. Мне понравилось оформление твоего холла. Очень по-рыцарски. Sogar nach den Jahrhunderten wir den Rittern bleiben[35], не правда ли, Кристоф? Флаги хороши. Но я бы развесил их по-иному.
— Нетрудно догадаться, как, — усмехнулся Кристоф. — В центре расположились бы три Золотые Осы.
— Вне всякого сомнения. Осы гораздо лучше ломаных стрел. Будь моя воля, я бы снял этот флаг.
— Будь твоя воля, ты бы снял их все.
— Ты слишком предвзят! — нахттотер хищно улыбнулся. — Если исчезнут все — я умру со скуки. Возможно, Нахтцеррет не со всеми может жить в мире… Но вполне в состоянии сосуществовать. Я признаю взаимовыгодное сотрудничество.
— Как с вьесчи?
Господин Бальза едва заметно поморщился:
— Хм… по здравому размышлению, я бы с радостью снял еще и руку с весами.
Кристоф рассмеялся.
— Черный крест тоже в твоем списке?
— По правде сказать, черный крест никогда мне не мешал, — совершенно серьезно ответил Миклош, переложив сверток из руки в руку. — Мы не лезем в дела друг друга, и сложившаяся ситуация меня устраивает. Рыцари ночи никогда не конфликтовали с мастерами Смерти. И, если ты вдруг забыл, мы не стали помогать Лудэру, иначе неизвестно кто из вас выиграл бы в той войне.
— Золотые Осы, как всегда, слишком высокого мнения о себе. Ту войну Лудэр проиграл не потому, что вы не поддержали их. Ты помнишь, чем нам пришлось заплатить за победу в Праге.
Миклош, сам того не желая, вздрогнул. Но кадаверциан предпочел этого не заметить:
— Не стоит убеждать меня в любви Золотых Ос к некромантам. И ты, и другие, не трогаете нас не потому, что мы отошли от всего этого, — он обвел рукой заснеженную улицу. — Вы не хотите повторения пражских событий. И правильно делаете. Поэтому никакой войны с нами не будет.
Нахттотер рассмеялся:
— Ты знаешь, Кристоф, что бы ни говорили другие, но хитрец Вольфгер Владислав отлично тебя обучил. Превратил в настоящего мастера. Он умел лепить не только мертвые души, но и живые. Иногда я даже начинаю жалеть, что твой учитель исчез. Печально, что ваш клан умер вместе с ним. Так что если ты не предпримешь определенные шаги и не предпримешь быстро, с вами и воевать-то не понадобится. Вы перемрете сами по себе. После войны с Лудэром — это не жизнь. Существование. Вы живете прошлым. Тихо угасаете. И уходите. Даже учеников перестали обращать. Сколько вас осталось? Десять? Пятнадцать? Кто вспомнит о вас через три сотни лет?
