На ее грубой коже был заметен зимний узор. Одна из ее раскинутых в стороны рук судорожно сжималась, длинные ногти царапали твердое дерево.
«Зачем ты сюда пришла? За инструментами? Или чтобы найти место, где ты могла бы побыть одна? Что это было? Или это только потому, что опять пришло такое хмурое, холодное утро, и ты вошла лишь, чтобы ненадолго спрятаться от ветра? А сейчас все изменилось, все произошло быстрее, чем длиться удар сердца, и уже все не так, как прежде».
— С'арант, что вы делаете? — Родион с узлом и нашими пальто уже стоял на пороге.
— Ей, наверное, требуется медицинская помощь…
— Они через минуту будут здесь, — сказал аширен. — С'арант, нам нельзя здесь оставаться!
Ке был прав другого выхода не существовало. Родион смотрел на меня с испугом и без следа раскаяния за содеянное.
Темная кровь — она была темнее, чем у земного человека — перестала течь и загустела. И я оставила ее так лежать — раненой, — не без сожаления, да, это так, но какой толк от сожаления, если за ним не следует действие? Я никогда и никого не послала к ней на помощь, я никогда даже не упоминала о ней, и это преследует меня до сих пор.
Снаружи тот случайных свидетелей нас скрыл наползший с реки туман. Над раскинувшейся на востоке равниной всходила шафрановая звезда Каррика. В полутьме следы казались запутанными и, как я думала, никуда не вели. Через несколько минут, показавшихся мне часами, я обнаружила тропинку, что вела вдоль реки в юго-западном направлении.
— Ты не знаешь, как далеко до ближайшей телестре?
Родион помотал головой.
— А до ближайшей пристани?
Ке снова отрицательно покачал головой.
— Тогда нам лучше идти дальше.
Речные берега были сплошь покрыты двулиственным тростником. Солнце, поднявшись повыше, осветило покинутую землю в нескольких зери к западу оттого места, где мы находились. Затем, когда оно заполнило собой весь небосвод, на противоположном берегу вверх потянулись струйки дыма. На реке белели паруса судов, уже в такую рань продолжавших свой путь.
— Я хочу есть, — сказал Родион. — Нам надо было бы купить на рынке побольше еды.
— Это мы наверстаем в ближайшей телестре, — пообещала я.
При этом попыталась вспомнить, сколько же времени уже я сама ничего не ела. На судне до прибытия в Бахарубазурие… один раз. Сегодня еще совсем ничего.
Мое мышление предельно сузилось я воспринимала только неровную дорогу, по которой шла. Земля потрескалась зимой от морозов, в ней было множество глубоких ям и рытвин очевидно, здесь еще не побывала группа ремонта дорог из ближайшей телестре.
Я чувствовала слабое сожаление по той причине, что Родиону приходилось испытывать голод и изнеможение — на глазах кир от сильной усталости виднелись белки, — тогда как я пребывала в обусловленной воздействием адреналина эйфории и почти ничего не чувствовала.
Этот день был долгим, и я не могла даже предвидеть, как он закончится.
Утреннее солнце согревало, но холодный ветер раскачивал молодые побеги тростника. Навстречу никто не попадался. Я внимательно всматривалась в местность, надеясь заметить дым из каминной трубы какой-нибудь телестре.
— С'арант…
— Что случилось? — испуганно спросила я кир.
Без какого-либо волнения, но с решительностью в голосе, не терпящей возражения, Родион сказал:
— Мне нужно спать.
— Прямо сейчас?
— Я не… — Веки на глазах кир задрожали, ке потер свой лоб и, не говоря ни слова, повалился на землю. Я успела подхватить кир, прежде чем ке ударился бы при падении. У меня на руках повисло, обмякнув, теплое, тяжелое тело.
— Родион!
Золотая кожа кир была в грязи. От голода это или от усталости? Но кожа с чешуйчатым узором казалась на ощупь грубой и влажной. Приподняв веки кир, я увидела, что мигательные перепонки опустились, глаза закатились и в них наполовину виднелись белки.
Шумел ветер, слышался свист рашаку, но птицы летали слишком высоко для того, чтобы их можно было видеть. Кровь шумела у меня в ушах. Я легко шлепнула кир ладонью по щекам и с трудом сдержала свою злость. Мне нельзя было сейчас задерживаться! Неужели я для этого должна была взять с собой аширен?
Ке не просыпался. Я оставила все кроме своей сумочки на земле, взвалила кир себе на плечо и, качаясь — ке ни по размерам своего тела, ни по весу не был ребенком, — медленно пошла по дороге. Впереди должна была находиться какая-нибудь телестре. Просто должна была.
Вблизи причального мостика стояло несколько небольших строений. Полуденное солнце нагрело воздух, я под своей ношей была вся в поту. Тело Родиона казалось каким-то неживым весом. Может, он и действительно уже неживой? Эта паническая мысль мгновенно промелькнула и исчезла, когда я почувствовала, как при дыхании двигались ребра кир. Я прошла так, наверное, два или три зери, сделав много коротких передышек, и тоже была близка к тому, чтобы упасть от бессилия.
Со двора вышел мужчина, насторожился и подбежал к нам.
— Не могли бы вы помочь…
Он помог мне осторожно опустить Родиона с моего плеча и положить его на землю. Это был темнокожий, широкоплечий ортеанец, одетый в рабочую одежду. Все его внимание приковал к себе аширен.
— Как давно уже ке в таком состоянии?
— По дороге… несколько зери отсюда… — Я жадно ловила воздух. — Здесь есть врач? Говорящий с землей?
Он понимающе кивнул, взял Родиона на руки, и я последовала за ним в дом телестре.
Некоторое время у меня не было сил что-либо делать.
Одна старая женщина протянула мне бутылку вина и крикнула при этом какому-то аширен, чтобы тот привел говорящего с землей.
Со своего места в комнате я смотрела, как мужчина, несший Родиона, положил кир на узкую кровать рядом с камином.
Голова Родиона перекатывалась из стороны в сторону, ке издавал гортанные звуки.
Полуденное солнце проникало через узкие окна и освещало золотую кожу и светлые волосы кир. Я слышала, как присутствовавшие вполголоса обменивались мнениями, и решали не снимать капюшон; я надеялась, что выглядевший полузолотым ке не позволит им заметить, что я из другого мира.
— У кир это поздно началось, т'ан?
Черный как смоль мужчина в одеянии говорящего с землей осмотрел Родиона. Взял шестипалые руки кир в свои.
— Поздно?
В его бледных глазах исчезла перепонка, когда он услышал мой акцент. Успех маскировки зависит не от переодевания, а от того, как себя ведешь. Никому нельзя смотреть в глаза и ни кому из ортеанцев нельзя относиться как к чужому.
— Вы иностранка, — сказал он.
— Да, из… — ложь легко далась моему языку, — …с Покинутого Побережья. Но что с аширен?
— У кир поздно началось превращение, — сказал он, обернулся и резким тоном потребовал одеяла. Пожилая женщина вышла и вернулась с несколькими одеялами и двумя пригоршнями какой-то сушеной травы.
