На дальней стене были все те же покоробившиеся обои в розовый цветочек, отклеившиеся по швам. Теперь они отклеились еще больше, и в углу свисал треугольник обоев. Посреди стены слева по-прежнему было многослойное коричневое пятно от протекающей годами крыши. Дыра на бежевом линолеуме в кухонной зоне обнажала настил, как и тогда, когда здесь жила Анжела.
Она успела позабыть о противном запахе плесени. Ей захотелось задержать дыхание или хотя бы прикрыть рот рукой.
Кухонный стол с хромированными ножками все еще стоял на своем месте, но продавленный диван из голубого велюра исчез, так же, как и кресло с откидной спинкой, обитое коричневым винилом и клетчатой тканью, разошедшиеся швы которого были заклеены скотчем. Вокруг обычно стояли корзины с грязным бельем и валялись вещи, полетевшие мимо корзин. Сейчас ничего этого не было.
Сейчас дом казался ей намного теснее, чем раньше, и вовсе не таким страшным.
В комнате разобрали, чтобы освободить место для больничной кровати, предоставленной хосписом. Рядом стоял кардиомонитор и стойка с внутривенной капельницей.
Хоспис предоставлял все необходимые Салли обезболивающие — при условии, что, если ее сердце остановится, реанимации уже не будет. Рак уже дал метастазы в другие внутренние органы, и ее нельзя было вылечить. Реанимация лишь позволила бы продлить ее жизнь на несколько мучительных, бредовых и полубессознательных часов. Целью хосписа было сделать остаток жизни настолько достойным и безболезненным, насколько возможно в домашних условиях. Взамен родственники обязывались смириться со смертью пациента, когда придет его время.
Бетти поспешила к кровати:
— Салли. — Она схватила тощую, как у скелета, руку. — Салли, твоя дочь здесь. Анжела пришла повидаться.
Мать Анжелы мотала головой из стороны в сторону, что-то мямля и пытаясь открыть глаза.
— Это правда, твоя дочь Анжела здесь.
— Девочка с луны? — сказала ее мать тихим, жалобным голосом. — Это правда девочка с луны?
Бетти улыбнулась Анжеле через плечо и поманила ее, чтобы та подошла к матери. Когда Анжела приблизилась, Бетти ободряюще положила ладонь ей на спину, подталкивая к кровати.
— Привет, мам.
Мать так похудела, что Анжела могла различить все кости на ее руках. Ночная рубашка — одна из ее любимых, с леопардовым узором — прикрывала впалую грудь. Лицо походило на череп, туго обтянутый восковой, покрытой пятнами кожей. Глаза глубоко запали в почти пустые глазницы. У Салли осталось лишь несколько белых клочков волос на черепе, покрытом беспорядочными пигментными пятнами. Она потеряла еще несколько зубов с тех пор, как Анжела видела ее в последний раз. Остался только один желтый гнилой зуб в верхней челюсти и три в нижней.
Она источала запах смерти.
Когда Салли приподняла руку, сжимая и разжимая пальцы, Бетти поняла, чего та хочет. Она дала ей в руку пластиковый стаканчик с водой, помогла поднести ближе и вставила трубочку между потрескавшихся губ, чтобы Салли могла сделать глоток.
Рядом с ее плечом лежало полотенце, в которое она, по всей видимости, сплевывала кровь. Бетти забрала его и заменила чистым.
— Время принять обезболивающие, — тихо сказала Бетти.
— Нет! — возразила Салли, открыв глаза и внезапно насторожившись. — Еще нет.
Она нашарила руку Анжелы и сжала ее хрупкими холодными пальцами. Сморщенная, как бумага, плоть прилипла к костям.
Бетти наклонилась и доверительно сказала Анжеле:
— Она становится чуть более вменяемой, когда наступает время принимать обезболивающее. С одной стороны, это хорошо, но с другой это значит, что она начинает испытывать сильную боль. Лекарства не в силах полностью заглушить боль, но большую часть времени она лежит без сознания и ничего не чувствует. Мы даем препараты каждые четыре часа, но если боль слишком сильная, то и чаще.
— Хорошо, — прошептала в ответ Анжела.
— Это сильнодействующие наркотики. Быстро вызывают привыкание, — призналась Бетти. Она бросила долгий взгляд на Салли. — Но это не то, о чем сейчас стоит беспокоиться. Я просто подумала, что ты должна знать.
— Конечно, спасибо. — Анжела посчитала, что нет смысла говорить что-либо о привыкании к наркотикам и ее матери.
Как иронично, что Салли умрет так же, как и жила — накачанная наркотиками до потери сознания.
— Я пойду на кухню и приготовлю следующую дозу обезболивающего, — довольно громко сказала Бетти, похлопав по хрупкой руке Салли. — А ты хорошо проведи время с дочерью.
Мать Анжелы кивнула.
Глава 70
Наблюдая, как никогда не унывающая Бетти шаркает по направлению к кухне, Анжела подумала, что эта женщина выглядит совершенно неуместно в этом жалком трейлере. Она была одиноким фонарем, радостно освещающим мрачную улицу в грозу. Миру нужно больше людей вроде Бетти, а не таких, как Рафаэль. Или Кассиэль. Мысль о жажде Кассиэля убивать таких же невинных и милых людей заставила Анжелу вскипеть от злости.
Она напомнила себе, что не дала тем мужчинам навредить невинным людям. И Кассиэля больше нет.
Анжела все же взглянула на коридор, ведущий в принадлежавшую ей раньше спальню. Грязно-бежевый ворсистый ковролин местами износился до самой джутовой подкладки. Коридор казался уже, чем она помнила.
Она сказала себе, что навестит мать, но не собирается заглядывать в свою комнату.
— Бетти даст тебе обезболивающие, мам, — сказала Анжела, снова переводя взгляд на мать.
— Пока не хочу, — ответила та, помотав головой, чтобы подчеркнуть свои слова. — Хочу быть в сознании, чтобы повидать тебя.
Анжела никогда не слышала, чтобы ее мать отказывалась от наркотиков ради того, чтобы кого-то повидать.
Салли обеими руками вцепилась в ладонь Анжелы.
— Как думаешь, Бог примет меня, когда я приду к нему?
— Если кто-то и способен рассчитывать на его милосердие, так это ты, мам.
Салли улыбнулась. Улыбка исказилась, когда на нее накинулась боль. Она схватила полотенце с плеча и откашлялась в него.
— Мне жаль, что тебе больно, мам, — сказала Анжела, остро сопереживая матери. — Хотела бы я прогнать твою боль.
Мать отложила полотенце, тяжело дыша, и приподняла руку в жесте разочарования, отмахиваясь от беспокойства дочери.
— Боль прекратится довольно скоро. — Она взглянула на Анжелу, и в ее глазах показались слезы. — Вся боль скоро прекратится.
Анжела не знала, что мать имела в виду: что боль прекратится от очередной дозы препаратов или что она скоро умрет. Уточнять она не стала.
— Можешь мне кое-что сказать, мам?
Мать нахмурилась, сфокусировавшись на лице Анжелы:
— Что?
— Почему ты всегда называла меня девочкой с луны?
— А, — кивнула ее мать, откинувшись назад.
— Почему ты всегда меня так называла?
— Потому что ты такая и есть, — ответила мать.
— Я не понимаю.
— Девочка с луны, вот кто ты. Холодная. Далекая. Незабываемо прекрасная. Недосягаемая. Все это ты — девочка с луны. Ты где-то наверху, молчаливо смотришь на нас сверху вниз, наблюдаешь за нами, видя то, чего мы не можем видеть. Ты не похожа ни на кого из нас. Мы все заблудшие души. Ты охраняешь всех нас. Вот что ты делаешь. Ты наш свет во тьме, наш ангел-хранитель. Мой маленький ангел. Ты совсем одна там, наверху. — Ее мать покачала головой. — Никто из нас не достоин любить тебя. Все мы заблудшие души, вот кто мы. Заблудшие души, сбившиеся с пути. Мы можем лишь смотреть на тебя, пока ты в небе, где-то очень далеко.
Анжела проглотила ком в горле. Она почувствовала, как по ее щеке скатилась слеза.
Она никогда не думала об этом в таком ключе, но мать была права. Именно такой она и была. Девочкой с луны.
Ее мать тоже была права в том, что Анжела не ощущала нормальных человеческих чувств. Большую часть времени она вообще не испытывала никаких эмоций. Она ощущала их прилив только когда спускалась на землю, чтобы убить тех, кто не имел права на жизнь.
Она родилась такой из-за наркотиков, которые принимала Салли. Привычка матери сделала Анжелу кем-то не совсем нормальным. И кем-то особенным.
