Но мгновение ушло. На Сальера вновь опутилась непробиваемая облицовка беззаботного равнодушия. — Вот эти два, пожалуй, мои любимые, — он указал небрежным жестом на два сочетающихся друг с другом холста. — Их положено вывешивать в паре. Патрео Гавра исследовал женщин. Свою мать и шлюху-фаворитку.
— Шлюхи с матерями, — глумливо усмехнулсь Монза. — В пизду этих художников. Мы говорим о Ганмарке. Поддержите меня!
Сальер устало выдохнул. — Ах, Монцкарро, Монцкарро. Если бы ты только обратилась за моей помощью пять лет назад, до Светлого Бора. До Каприла. Хотя бы прошлой весной, прежде чем насадила голову Кантайна на пику над его воротами. Вот тогда мы смогли бы творить добро, соединив силу наших ударов во имя свободы. Хотя бы…
— Простите если мои слова покажутся вам грубостью — меня всю ночь отбивали как кусок мяса. — На последнем слове голос Монзы слегка дрогнул. — Вы просили моё мнение. Вы проиграли потому что слишком слабы, слишком мягки и слишком неповоротливы, а не из-за чрезмерной доброты. Вы вполне удачно сражались вместе с Орсо, когда разделяли с ним общие интересы, и вполне радостно улыбались глядя на его методы решения проблем, пока они приносили вам больше земель. Ваши люди несли огонь, смерть и насилие, когда вам было выгодно. А вовсе не любовь и свободу. Единственную руку помощи крестьяне Пуранти дождались от вас в виде смявшего их в труху кулака. Раз вам так надо, играйте роль мученика, Сальер, только без меня. Мне и без того уже тошно.
Коска понял, что морщится. Существует такая штука, как чересчур много правды, особенно для ушей сильных мира сего.
Глаза герцога сузились. — Грубостью? Если ты таким же образом общалась с Орсо, не трудно догадаться, почему он вас сбросил с горы. Мне почти охота заиметь под рукой собственную пропасть. Скажи, раз уж пошла мода на искренность, что вы натворили, чтобы так разозлить Орсо? По моему он любил тебя как родную дочь? Куда больше собственных детей, да и не то чтобы кто-нибудь из них троих — лиса, землеройка и мышь — заслуживал любви.
Дёрнулась её распухшая щека. — Я стала чересчур популярной среди его народа.
— Так. И?
— Он испугался, что я могу захватить его трон.
— В самом деле? А ты, выходит, никогда не устремляла на него свой взор?
— Только чтобы удержать на нём герцога.
— Серьёзно? — Сальер ухмыльнулся Коске. — Наврядли это было бы первым креслом, которое твои преданные и верные коготки выдрали из-под прежнего обладателя, не так ли?
— Я ничего не сделала! — гавкнула она. — Кроме того, что побеждала в битвах его врагов и творила из него величайшего человека Стирии. Ничего!
Герцог Виссеринский вздохнул. — У меня пухлое тело, Монцкарро, да вот голова ещё не опухла, но будь по твоему. Ты воплощённая невинность. Несомненно, в Каприле ты не творила бойню, а раздавала пирожки. Храни свои тайны, раз так хочешь. Теперь они тебе наверное сильно пригодятся.
Коска сощурился от внезапно вспыхнувшего света, когда они выйдя в распахнутые двери, вышли гулкой аркадой в девственный сад в самом сердце сальерских галерей. В прудиках по углам плескалась вода. Ласковый ветерок пригибал только-что распустившиеся цветы, колыхал листву подстриженных кустов, срывал яркие лепестки с сульджукской вишни, наверняка выдранной из родной почвы и привезённой за море ради удовольствия герцога Виссеринского.
Надо всем высилось грандиозное изваяние, водружённое посередине выложенного булыжниками пространства, вдвое или больше превосходящее реальные размеры, высеченное из совершенно белого, почти полупрозрачного мрамора. Голый мужчина, гибок как танцор, мускулист как борец, одна рука вытянута и кулак в прямом выпаде сжимает бронзовый меч, потемневший и окислившийся зелёными полосами. Как будто отдаёт могучей армии приказ о штурме обеденного зала. На нём был шлем, сдвинутый с макушки назад, идеальные черты лица выражали строгий хмурый взгляд командира.
— Воин, — прошептал Коска, когда на его глаза пала тень великого клинка, вдоль острого края которого сияло, отражаясь, солнце.
— Да, работа Бонатина, величайшего из стирийских скульпторов, и, наверное его величайшее произведение, высеченное по канонам Новой Империи. Изначально она венчала ступени Дома Сената в Борлетте. Мой отец забрал её как репарацию после Летней Войны.
— Он затеял войну? — Рассечённая губа Монзы скривилась. — Ради неё?
— Небольшую. Но она этого достойна. Прекрасная, разве нет?
— Прекрасная, — солгал Коска. Для голодного — прекрасен хлеб. Для бездомного — прекрасна крыша. Для пьяницы — прекрасно вино. Только тем, кто больше ни в чём не нуждается, приспичит искать красоту в куске скалы.
— Я знаю, источником вдохновения был Столикус, отдающий приказ к знаменитой атаке в Битве при Дармиуме.
Монза вскинула бровь. — Ведёт в атаку, надо же. Можно предположить что для такой работёнки он всё же надел бы хоть какие-нибудь штаны.
— Это называется правом художника, — ответил Сальер. — Это фэнтези, тут можно творить так, как захочется.
Коска помрачнел. — В самом деле? Мне всегда казалось, что человек выразит больше достойных внимания мыслей, если будет держаться поближе к правде…
Его оборвал топот спешащих каблуков, и в сад ворвался взволнованно выглядящий офицер, на лице следы пота, большое пятно чёрной грязи на левой стороне кителя. Он припал на одно колено среди булыжников, склоняя голову.
Сальер даже не взглянул на него. — Говори, если должен.
— Состоялся ещё один штурм.
— Прямо во время завтрака? — Герцок сморщился, положив руку себе на живот. — Этот ваш Ганмарк типичный уроженец Союза — соблюдает обеденный перерыв не больше, чем ты, Муркатто. Каковы итоги?
— Талинцы проломили вторую брешь, в направлении гавани. Мы оттеснили их назад, но с тяжёлыми потерями. У них большое преимущество в численности…
— Конечно, большое. Приказывайте своим людям удерживать позиции так долго, как только можно.
Полковник облизал губы. — А дальше…?
— Это всё. — Сальер не сводил глаз с огромной статуи.
— Ваша светлость. — Мужчина повернулся назад, к двери. И без сомнения к героической, бессмысленной гибели у того или иного пролома. Бессмысленная гибель была наиболее героическим видом из всех — Коска постоянно находил тому подтверждения.
— Виссерин скоро падёт. — Сальер, причмокнул языком, вглядываясь в великое изображение Столикуса. — Как глубоко… удручающе. Если бы я только был польше похож на него.
— Поуже в талии? — пробормотал Коска.
— Я имел в виду более воинственным, но раз уж мы загадываем желания, то почему заодно не тонкую талию? Благодарю вас за ваш… честный, до неудобства, совет, генерал Муркатто. Возможно мне понадобится пара дней на принятие решения. — На оттягивание неизбежного ценой сотен жизней. — Тем временем, надеюсь вы вдвоём останетесь с нами. Вы и трое ваших друзей.
