— Почему он в таком виде? — я повернулась к бла-как-ее-там, всем своим видом выражая ярость. Хотя, на самом деле, не было особой ярости. Жалко было Дрика. До слез жалко. И что-то вроде стыда мучило: со мной обращались более-менее прилично, а его вон как отделали. Кажется, еще и по ребрам надавали — идет как-то кособоко.
Криис, кажется, мой тон не обманул, но состояние Дрика и для нее было неожиданностью. Она обменялась несколькими фразами с солдатом (жиденьким таким дядечкой, одного роста с Дриком). Тот, судя по интонациям, оправдывался. Бла его отругала и отослала нетерпеливым взмахом руки.
— Твой приятель затеял свару с нашими блюстителями порядка, но не рассчитал своих сил.
— Да они… — Дрик зверенышем взглянул на Криис, но столкнулся с ее взглядом и предпочел умолкнуть. Та выдержала паузу и выдала:
— Мальчик, когда тебе можно будет говорить, я скажу.
В тоне явно чувствовалось эдакое самодовольство злобной школьной училки, которая знает, что ее боятся, и этим время от времени наслаждается. Дескать, мне не надо даже повышать голос, и так будут ходить шелковые.
— Впрочем, — Криис повернулась ко мне и заговорила совсем другим тоном, — это даже хорошо. Ведь мы с тобой будем изучать работу с живым материалом, а для начала исцеление небольших повреждений — как раз то, что нужно. Подойди, мальчик, и сядь вот сюда.
Дрик зыркнул на нее исподлобья, но подошел и опустился на указанный низкий табурет. Похоже, ему и впрямь было неважно, связанные руки затекли и причиняли сильную боль.
— Руки ему развяжите. Пожалуйста, — сказала я как можно миролюбивее. Конечно, хотелось заорать и в рожу вцепиться этой холодной рыбе-сове. Но я сдержалась.
— С чего ты взяла, дорогая моя, что можешь отдавать мне распоряжения? — кажется, она действительно удивилась, а мое "пожалуйста" ее не обмануло. — Но ты права, для лечения надо, чтобы организму было удобно.
С примуса ей на палец скакнул огонек. Скакнул, завертелся, превращаясь в что-то вроде вязальной спицы — желто-красной с синими спиральками, сбегающими к кончику. Спица вытянулась продолжением пальца и легонько чиркнула по путам — на локтях и на запястьях. Грубая, словно из коры скрученная веревка лопнула, распространяя вокруг запах подгоревшего дерева и, почему-то, корицы.
Дрик осторожно, прислушиваясь к чему-то в себе, свел руки и принялся их растирать. Осторожно и как-то неловко. Губу закусил, на грязном, в разводах, лбу выступили капельки пота. Сморгнул несколько раз.
"Да он же изо всех сил старается не заплакать!" пришло мне вдруг в голову. Чертовы их комплексы — "мужчины не плачут", "не показывай врагу свою слабость" и т. д. Но сказать ему сейчас об этом — еще сильнее обидеть и расстроить. Поэтому я просто мысленно попыталась к нему потянуться и погладить, успокоить. Как ни странно, кажется, получилось — он глянул на меня посветлевшими глазами. Я на секунду прикрыла веки.
— Но смотри у меня, — резанул по ушам резкий голос Совы, — глупостей не выкидывай. Я ведь не стражники, синяком не отделаешься. Поверь мне, у меня много способов испортить человеку настроение.
— Не буду я ничего выкидывать, — буркнул Дрик под нос. — Что я, дурак, что ли?
— Не знаю. Надеюсь, что все-таки нет, раз Джуля выбрала тебя в приятели.
До меня не сразу дошло, что это она так мое имя произносит. Ну честное слово, собачья кличка получилась. Я буквально прикусила язык, чтобы не поправить. Почему-то была уверена, что на это меня и провоцировала старая грымза. Они тут, как я погляжу, вообще мастера на нервах играть. Придется учиться себя в кулаке держать. Этого мастерства, как не раз говорили мои родные и друзья, мне явно не хватало. Необходимость, как известно, лучший учитель, черт бы ее побрал вместе с науками еенными.
Не дождавшись ответа на шпильку ни от меня, ни от Дрика, Криис приступила к уроку. Надо сказать, объясняла она толково, едва ли не лучше Лиины (а та для меня вообще была эталоном педагогического мастерства): куда и как смотреть, какие ощущения вызывать, как потоки складывать, как чувствовать "настроение" сращиваемых тканей. Через полчаса я взмокла, как мышь, но с удивлением увидела, что рубец от веревки на левом запястье Дрика исчез.
Он с наслаждением покрутил кистью и вдруг спросил:
— А можно мне попробовать?
Криис, кажется, была изумлена. Ей, видать, в голову не приходило, что "паж" вдруг проявит интерес к наукам. Не знаю, чего ей там наговорили про Дрика, но могла бы и догадаться, что, раз нас обоих взяли в общежитии Университета, то он там был, скорее всего, не случайно. Или она впрямь считала его моим пажом? Слугой? Тем не менее, с удивлением она справилась и дала "добро" на эксперимент. Благо на моих конечностях после путешествия было огромное количество подходящего "материала" — ссадин, синяков, потертостей и прочих повреждений внешнего, извините, эпидермиса.
Дрик возился минут десять, и Криис уже начала терять терпение, когда крохотный, не больше сантиметра, порез на моей левой лодыжке вдруг зачесался, потом вдруг "отстрелил" корочку запекшейся крови и превратился в розовый шрамик-волосок.
Я, если честно, чего-то подобного и ждала. Дрик все же умница, да и хотелось, чтобы он утер нос заносчивой тетке. А та была буквально поражена.
— Неплохо. Честное слово, для первого раза совсем неплохо. Ну что ж, попробуем задачку посложнее.
По-моему, у нее, несмотря на сквернейший характер, таки был педагогический дар, и ей нравилось учить, передавать знания и умения.
Мы увлеченно занимались еще часа два, по истечении которых Дрик уже щеголял здоровой и румяной, как у ухоженного младенца, "мордой лица". Правда, по-прежнему кривил корпус вправо.
— Этим, — сказала Криис, — займемся на следующем уроке. А пока…
И, к моему ужасу, она сунула руку в огонь "примуса". На ладони тут же вскочил волдырь.
— Лечите, — повернула она к нам жуткую гримасу — смесь боли, смеха и, кажется, издевательства. — Не справитесь — не получите еды до утра.
Ну вот, а так хорошо вроде пошло…
Мы, впрочем, справились. В четыре руки, советуясь друг с другом, а иногда и ругаясь, мы свели этот дурацкий волдырь минут за сорок. И боль сняли. И даже коже дали команду ускоренно расти.
Последнего наша учительница-мучительница, кажется, не ожидала.
