Они собирались спуститься по более крутому, заросшему склону холма и посмотреть, нет ли там пещер или углублений, где она могла бы спрятаться от взоров и ветра. А после поедут обратно.
— Осторожно, — сказал отец Неда деверю. — Береги колено. — И дал отбой.
— Ему нельзя лазить по скалам с такой ногой, — сказала Меган.
Эдвард Марринер пожал плечами.
— Что поделаешь? Если не сможет, то не сможет. — Выражение его лица было встревоженным. Он выглядел старше своих лет. Неду не нравилось видеть его таким. Почему-то это заставляло его ощущать свою слабость.
Они пошли обратно к собору. Нед вошел в полутьму и миновал баптистерий справа. Он увидел решетку, закрывающую вход туда. Не стал останавливаться. Там теперь ничего нет, нечего смотреть. Все равно, это был обман. Предметы, взятые из музея, а теперь возвращенные на место.
Вход в монастырь был открыт. Там ходило три человека с сурового вида женщиной-гидом. Она остановилась перед прямоугольной колонной у дальнего выхода на улицу. Читала лекцию, показывала. Посетители с фотоаппаратами в руках слушали со скучающим видом.
Нед пошел налево, прочь от них, к Изабель.
Его одолевали сложные чувства. Слишком много ассоциаций. Прошло меньше недели с того дня, как он впервые пришел туда.
Роза исчезла. Не удивительно, но почему-то это его встревожило. Он гадал, кто мог ее взять. Может, просто садовник? Внезапно он пожалел, что не догадался принести цветы.
У отца была с собой маленькая цифровая камера, и он снимал стены собора и крышу в том месте, где она спускалась к монастырю. Другой тип снимков, с акцентом на линии и свет.
Нед обрадовался, увидев, что отец взялся за работу. Тяжело было видеть отца таким расстроенным, таким явно беспомощным. Это заставляло Неда чувствовать, что именно он должен сделать так, чтобы всем остальным стало легче.
Мама подошла к табличке на стене с информацией для туристов. Надела очки и читала. Нед помнил, что эта схема показывала, как соборный комплекс был построен поверх римского форума, а другая табличка рассказывала о фигурах на колоннах. Святой Петр в углу, бык, орел, Давид и Голиаф. Царица Савская.
Он медленно соскользнул вниз, прижимаясь спиной к стене, пока не опустился на плитки дорожки перед ней. Он смотрел на скульптуру. Так мало видно, и так много подразумевается. Намек, эхо.
Он знал, что скажет мать. Что еще она может сказать, прочитав написанное на противоположной стене? Там написано — царица Савская.
Он смотрел, как она подходит, прячет очки для чтения в сумочку, достает темные очки. Ее волосы на солнце казались ярко-рыжими, но потемнели, когда она вошла в тень. Она подошла и остановилась рядом с Недом, глядя на стертую, бледную скульптуру перед ними. Покачала головой и аккуратно села рядом с ним, вытянув ноги и скрестив лодыжки. Сняла темные очки и еще несколько минут смотрела на нее.
— Она была красивая, — прошептала она.
Он сглотнул.
— Кто?
— Изабель, — ответила она.
Нед заплакал.
Мать быстро взглянула на него.
— Дорогой, что?..
— Ты не… ты не думаешь, что это царица Савская?
Мать протянула ему бумажный носовой платок.
— Нед, дорогой, поскольку Мелани исчезла, и после всего, что я видела меньше чем за день, я не собираюсь сомневаться в твоих словах.
— Честно?
Она поморщилась.
— Не дави на меня, сын.
Неду пришлось улыбнуться, хотя он все еще пытался справиться с собой. Он вытер глаза.
— Я… для меня очень важно, что ты мне веришь.
На этот раз мать не улыбнулась.
— Из-за того, что я не верила твоей тете?
— Отчасти да. Но не только.
Она прикоснулась к его щеке.
— Кто-то же должен быть логичным здесь, Нед.
— Я бы вызвался добровольцем, — произнес его отец, подходя к ним. Три туриста и гид все еще находились в дальнем конце. — Но я не уверен в том, где припарковал свою логику.
— Мы ее найдем, — заверила его жена. — Я хочу сказать, что Нед, возможно, пользуется какой-то интуицией или ясновидением, а мы с тобой не умеем. У нас ее нет. Мы не умеем использовать вещих свиней или птичьи внутренности для предсказаний, как кельты.
— Римляне тоже гадали по птичьим внутренностям, — сказал Эдвард Марринер. — Этому обучали всех жрецов.
Нед увидел, как его мать показала отцу язык. Он никогда еще не видел, чтобы она так делала.
— Прекрасно, пусть так. Но они не приносили в жертву людей.
— Это правда. Зато делали другие неприятные вещи.
— Не сомневаюсь. Но нам все же придется внести свой вклад, тебе и мне. Нам надо думать. Нед делает свое дело, о чем бы ни шла речь, и Ким тоже, а мы…
Он замолчал, потому что Нед встал.
Он повторял про себя одну фразу, снова и снова, словно проигрывал закольцованную пленку: «Они не приносили в жертву людей».
А потом, словно что-то бесшумно взорвалось у него в мозгу, он вспомнил еще одну мысль, только что высказанную матерью.
«Вещие свиньи».
Он почувствовал, что его начинает бить дрожь.
Кабан. Он его встретил ниже виллы и выше ее, под луной. И теперь опять представил его себе, как он отворачивается от него, словно отвергает его.
Но нет. Не отворачивается. Он поворачивается ради него. Это медленное, спокойное движение, и оба раза он оглядывался на Неда, потом опять смотрел вперед, перед тем как уйти.
Нед сделал глубокий вдох. Посмотрел на скульптурную колонну, на Изабель, потом на свои руки.
— Нам лучше вернуться домой, — произнес он. — Я знаю, где она.
* * *
Они все снова собрались на вилле и ждали, когда он заговорит. Неда била дрожь; ладони вспотели. Это было слишком, он чувствовал всю огромность происходящего. Но еще он был уверен в себе. Собственно говоря, он был абсолютно уверен.
— Говори, — сказал отец.
Голос Эдварда Марринера звучал тихо, его глаза оставались спокойными. Он больше не выглядел измученным или обессиленным. С того самого момента, как Нед произнес ту фразу в монастыре, и они вернулись к микроавтобусу и поехали на виллу.
«Нед делает свое дело», — сказала его мать. Она смотрела сейчас на него через обеденный стол, держа руки на коленях, без блокнота, просто ждала.
Он прочистил горло.
— Мы… мы почти догадались вчера ночью. Мама догадалась. Когда напомнила нам о слове, которое произнесла Изабель.
— «Жертва»? — спросил дядя Дейв.
Он сидел в кресле у пианино, положив ногу на скамеечку, с пузырем льда на колене. Нед кивнул:
— Да. Поэтому мы ухватились за очевидное и начали думать о местах жертвоприношений кельтов, о которых могла знать Мелани. И это было почти правильно.
