— Седлайте коня, — приказал Джунайд. — И надо же, я снова вынужден разрешить тебе взять моего запасного хадбана, о нерегиль.
И шейх суфиев рассмеялся странным сухим смехом.
…Зеленая глазурь на огромном куполе дворца ярко сияла в лучах солнца. Баб-аз-Захаб видать было издалека — и легко на него править, петляя в извилистых переулках.
Перед воротами дворца расположился Сук-аль-Газл, рынок торговцев пряжей. Запыленный и уставший после долгой дороги всадник неспешно прокладывал себе дорогу в толпе трясущего разноцветными нитями народа. С высоты коня он, улыбаясь, разглядывал смуглых людей в маленьких шапочках и чалмах — орущих, жестикулирующих и ожесточенно торгующихся. «Три дирхам и два данга! Это грабеж! Вот уж три года, как я плачу за здешнюю синель три дирхам и ни дангом больше!..»
Стражники в воротах почему-то не обратили никакого внимания на спокойно въехавшего под поднятые зубья решетки верхового. А должны были, потому что хоть на всаднике не было доспехов — на плечи накинута простая дорожная джубба, волосы перевязаны ярко-синим шелковым платком — за плечами у того был пристегнут меч. А еще один длинный клинок явственно угадывался в длинном свертке, притороченном у правого стремени.
А всадник, отплативший страже тем же равнодушием, спокойно поцокал дальше — через мощеный кривым булыжником Двор привратников, мимо снующих по своим делам слуг, по пыльной тропинке мимо огородов и фруктовых садов, ко вторым воротам, к площади для церемоний. Там стучали молотки и слышались крики надсмотрщиков: на месте страшной славы башни Заиры возводили новую дворцовую масджид. А уж через нее, уступая дорогу полуголым людям с полными камней и раствора носилками, всадник неспешно ехал дальше, дальше — мимо аптекарских огородов, через квартал гулямов внутренней резиденции, мимо старых и новых, сверкающих полированным мрамором, мазаров и больших могильных плит. По постепенно забирающим вверх улочкам всадник двигался к Пестрым — из-за горящих на солнце изразцовых фризов — воротам ас-Сурайа, резиденции семьи халифа. За этими-то воротами и высился, уходя в яркое голубое небо, огромный зеленый купол.
Стража ворот не вызвала всадника на пароль и даже вовсе не заметила. Тарег — а это был, конечно же, он — беспрепятственно въехал под прямоугольный свод, и спустя мгновение хадбан звонко зацокал подковами по полированным плитам Миртового двора.
Видно, непривычный звук — в Миртовый двор по понятным причинам как-то не принято было въезжать верхом — привлек внимание прислуги. Отводящие глаза чары спали, люди в оранжевых каба невольников-худжри[18] заметили Тарега и заорали, наперебой показывая на него пальцем.
Нерегиль невозмутимо спешился у длиннейшего и широченного пруда, занимавшего почти весь двор, и отпустил коня напиться. А сам, не обращая внимания на нарастающий вопль и крик вокруг себя, наклонился над маленьким фонтанчиком, сбрасывающим воду в пруд, размотал пыльный шелк платка и принялся умываться. В конце концов, он не мог предстать перед своим повелителем с грязным — после четырехдневной непрерывной скачки — лицом.
Дикие крики и нестройный ор возымели, наконец, свое действие. Из арок входа в зал Мехвар — там халиф обычно давал аудиенцию подданным — выбежал молодой человек в золотом парчовом халате. Тарег утерся рукавом — а зря, потому как рукав тоже пропылился насквозь — и пошел навстречу бегущему к нему юноше. Когда халиф подбежал совсем близко, нерегиль почтительно опустился на плиты пола и склонился в полном церемониальном поклоне.
— Тьфу на тебя! — крикнул Аммар вместо здравствуйте.
Не дожидаясь разрешения подняться, Тарег вскинул голову и заметил:
— Аммар, я понимаю, что для вас я язычник, и ты не можешь приветствовать меня как полагается ашшариту, но я четыре дня и четыре ночи скакал, останавливаясь лишь сменить лошадей на станциях барида. Поэтому хотя бы из уважения к моим усилиям ты мог бы быть чуть-чуть повежливей. Ты бы мог сказать: здравствуй, Тарег, я рад тебя видеть. Или даже так: счастливы мои глаза, что видят тебя, Тарег. А, Аммар?..
— Я тебя раньше конца недели не ждал, — радостно улыбнулся юноша.
И махнул высунувшимся из-за колонн испуганным лицам:
— Все, на сегодня эмир верующих завершил рассмотрение дел и ходатайств. Приходите завтра!
Лица обвалились в земных поклонах.
Крепко держа Тарега за рукав — словно опасаясь, что нерегиль вдруг взлетит как птичка и исчезнет в ярком небе начала осени, — Аммар потащил его через весь дворец на самые задворки, к Охотничьему домику. Дойдя до изящного строения, чьи пять стройных арок отражались пятью стройными арками в зеркале большого пруда, халиф нырнул в боковую дверку и полез вверх по лестнице. Они поднялись на самый верхний этаж, под самую конусовидную крышу башни. Выгнав из комнаты всех ее обитателей, Аммар подтащил Тарега к узким оконцам и жестом велел сесть на каменный подоконник. И с облегчением плюхнулся рядом сам.
— Здесь самое высокое место дворца, — непонятно объяснил он, снимая чалму с коротко остриженной головы. — И здесь очень трудно подслушать.
— Что с ней, рассказывай, — мрачно сказал нерегиль и устало прислонился к желтому песчанику голой, нагретой солнцем стены.
Айша поняла, что это сон, сразу: в других снах ей уже приходилось бывать в этом шатре.
Серая некрашеная ткань полотнищ не оживлялась ни коврами, ни изящными деревянными решетками, ни развешанным оружием. Впрочем, на полу лежали плетеные из тростника циновки и высохшая трава. А еще на полу лежала женщина. Сумеречная женщина. Руки ее были связаны и заломлены назад — веревка туго притягивала ее запястья к вбитому в землю колышку. Она тяжело дышала, и надорванный ворот белой рубашки — больше на женщине ничего не было — расходился и сходился над маленькой грудью. Она лежала, извернувшись набок, поджав сведенные колени к животу. И пристально смотрела в одну точку широко раскрытыми глазами.
Оттуда на нее двинулся широкоплечий мужчина в одной рубахе. В руке он держал чашку. Хлебнув последний раз, он шагнул к сжавшейся на циновках женщине.
— А без доспеха ты как все бабы…
Волосы мужчины были заплетены во множество косичек, на старинный манер, мощные мускулы спины играли под грубой тканью. Р-раз — и он рванул ворот над ее грудью, до пупка, — на мгновение замер, и дернул дальше, до самого подола. А потом с силой развел ей колени. Сопя, стал устраиваться меж ее бедер, вытягивая ноги, рубаха задралась, показывая заросшие черными волосами спину и зад. Женщина крикнула, запрокидывая голову. А мужчина ухнул и резко втянул ягодицы, а потом ударил еще, и еще, — и, тяжело дыша, принялся мощно двигаться между разведенных белых ног, с каждым толчком все выше вздергивая тоненькое, пригвожденное к полу тело.
