Капитан с улыбкой покачал головой:
— Чего только не бывает на свете! А о чем это они распевают? Просто мурлычут себе под нос всякую бессмыслицу?
— Нет, — возразил Том и, раскрыв «Альменак» на нужной странице, стал читать вслух: — «Песня, которую поют бессонные змеи, в действительности являет собой одно-единственное слово, самое длинное из всех, составляющих древнейший язык этих живых существ. И длина его такова, что любой из индивидуумов, произнося его на мотив определенной мелодии непрерывно в течение всей своей жизни, так и не успевает дойти до конца».
— Самый нелепый из «клеппизмов», какой мне доводилось слышать, — фыркнула Женева. — Откуда, интересно, эти змеи его узнают, если оно такое длиннющее?
— Ну мало ли, — усмехнулся Том. — Может, оно у них врожденное, как и многие инстинкты.
— Врожденная песня, — с сарказмом произнесла Женева. Том обезоруживающе улыбнулся.
— А что? Чем тебе не нравится такая идея?
— Даже если она мне понравится, — парировала Женева, — это не прибавит ей достоверности.
— Да брось! Иногда нелишним бывает воспринимать то, что вокруг происходит, не одной только головой, но еще и сердцем, Женева.
— И что, по-твоему, это изменило бы? — воительница негодующе засопела.
— Ну ладно тебе, забудь!
Но Женева рассердилась не на шутку.
— Нет уж, не увиливай от разговора. Сперва делаешь какие-то намеки, а после...
— Да я и не думал ни на что намекать! Полно тебе, в самом деле...
— Да?! А что же тогда, по-твоему...
— Не смей так со мной!
— А ты не смей...
— Замолчите, вы оба! — всхлипнув, крикнула им Трия. — Лучше посмотрите, что с ним!
Пока Том и Женева препирались, в состоянии Хвата и братьев произошло значительное ухудшение. Они часто и тяжело дышали, лбы почти всех голов покрылись испариной.
— О, боги! — Том отбросил в сторону «Альменак» и склонился над братьями, которые лежали на самодельном тюфяке из цветов и листьев. — Мне это совсем не нравится, право слово!
Он положил ладонь на пылающий лоб Хвата, глаза которого судорожно двигались из стороны в сторону под сомкнутыми веками. Щеки больного пылали, хриплое дыхание становилось все более неровным.
В довершение ко всему случившемуся за столь недолгий срок (неожиданно налетевшему ветру, ссоре между Женевой и Томом, звукам змеиного пения) капитан, с тревогой подняв глаза к небу, отрывисто сказал:
— Похоже, нам надо не мешкая перетащить все припасы в укрытие.
Ему не потребовалось ничего объяснять остальным. Пока он произносил эти несколько слов, солнце скрылось за тяжелой грозовой тучей, а ветер, дувший с моря, усилился настолько, что с веток стали срываться и падать на землю пышные цветы.
Все бросились к припасам наперегонки друг с другом, но, как они ни торопились, опередить муссонный ливень им не удалось. Сперва с небес сорвалось всего несколько крупных капель, но затем, через считанные мгновения, вода хлынула вниз потоками, с неистовым шумом, который заглушал все и вся. Теперь, чтобы слышать друг друга, им приходилось кричать.
— Ты и я, Том! — проревел капитан. — Потащим Хвата вдвоем!
— Куда ты его вздумал перенести? — гаркнул в ответ Том.
— Да наверх, куда же еще!
И Макбоб кивком указал ему на невысокий холм позади купы деревьев.
Дождь лил с такой силой, что вниз по холму тотчас же потекли ручейки воды, смешанной с красновато-коричневой землей, которые несли к морю листья, обломки веток и цветы. Вокруг импровизированной постели Хвата воды было уже по щиколотку.
В темном небе блеснула молния, через несколько секунд раздался оглушительный удар грома, и, словно повинуясь этому сигналу, дождь еще усилился. Казалось, он вот-вот смоет с земли все живое.
— Я сам его понесу! — набрав полную грудь воздуха, прокричал Том.
Ему приходилось перекрывать рев ветра, шум дождя и громовые раскаты, и от напряжения у него запершило в горле.
Капитан не успел ответить. Том быстро подхватил Хвата на руки, нагнул голову, чтобы вода не заливала ему глаза, и зашагал вверх по склону холма. Остальные потянулись за ним. Каждый нес что-нибудь из уцелевших вещей и провизии.
А дождь тем временем полил еще сильней. Весь мир исчез за его плотной серебристо-голубой завесой.
Шаг за шагом Том поднимался на холм и остановился передохнуть, только когда до вершины осталось совсем немного. Он слишком поздно заметил, что поток воды несет ему навстречу обломок древесного ствола. Будь Том налегке, как остальные, он успел бы увернуться, но с братьями на руках он утратил все свойственное ему проворство. Бревно сбило его с ног, и он упал на землю со всего размаха, выронив Хвата. Теперь их обоих стремительно несло вниз, к подножию холма. Та же участь постигла и остальных, пытавшихся подняться по склону.
Когда все они очутились внизу, вокруг них бурлила уже настоящая река. Женева крепко ухватила за руку обессилевшую Трию, чтобы ту не утащило к берегу и дальше, в открытое море. Макбоб, в свою очередь, держал за руку Женеву, а другой рукой изо всех сил сжимал тонкий ствол ближайшего дерева, молясь всем богам, чтобы вода не подмыла его корни и не вывернула деревце из земли.
А дождь барабанил по их головам и плечам со все возраставшей силой. И казалось, что ему не будет конца, что прореха в небесах, сквозь которую низвергался этот водопад, будет теперь зиять вечно, пока весь архипелаг не уйдет под воду.
И вдруг он прекратился столь же внезапно, как и начался. Словно наверху кто-то повернул ручку гигантского крана. Сквозь облака проглянуло солнце, осветив бесчисленные разрушения, каким за прошедшие несколько минут подвергся Остров Частного Случая. С ветвей деревьев ливень успел сбить все до единого цветы. Землю устилали мелкие листки, которые также не выдержали натиска стихии. Почти все более крупные листья, оставшиеся на ветвях, были измяты, порваны, пробиты насквозь. Множество кустов, вырванных из земли с корнем, остались лежать на песчаном берегу, который из ярко-желтого сделался бурым — столько грязи и сора нанесли на него потоки дождя.
Макбоб, Женева, Трия и Том, вымокшие до нитки, стояли по колено в илистой жиже и молча смотрели в небо, где облака снова уступали место лазурной синеве.
А когда над островом вновь засияло щедрое солнце, когда тепло его лучей коснулось деревьев и кустарников, все члены отряда стали невольными свидетелями удивительного феномена, о котором Клепп не упомянул в своем «Альменаке», видимо, потому, что ничего подобного ему видеть не довелось. Он просто не бывал на Частном Случае сразу после муссонного ливня, иначе непременно посвятил бы не одну страницу своего труда описанию того, что творится на острове по завершении очередного потопа.
