Но его по-прежнему затягивают туманы.
Когда ко мне пристают с расспросами об истоках, то есть о так называемом происхождении моего увлечения литературой фэнтези, о том, что подвигло меня самого заняться этим жанром, я обычно не колеблясь называю Толкина. Как правило, после этого на лице вопрошающего отражается недоумение и разочарование — он, конечно же, думал услышать нечто невероятно оригинальное, что-нибудь о мрачной тайне, скелете в шкафу, урагане страстей, глубоких пороках души, скрытых комплексах и сумрачных закутках моего «Я» — словом, обо всем том, что, по мнению читателя, должно скрываться в естестве писателя, то есть о тех чертах и черточках, которые оправдывали бы дерзость, позволившую предложить читателю все то, что бурлит у автора в душе. А по мнению читателя, у автора в душе должны бурлить и петь никак не меньше, чем Третий Браденбургский концерт либо Пендерецкий. А если оказывается, что у автора бурлит и поет исключительно в легких, либо в нижнем отделе кишечника, или же если репертуар мелодий и текстов его души не поднимается выше песенки «Жил да был черный кот за углом», или «Sur le pont d’Avignon», то читатель вправе почувствовать разочарование. Как так? Толкин? И ничего больше? Ну, чтобы не разочаровывать вас, я кое что расскажу. Иду это я однажды по улице, жара дикая, и решаю забежать в пивной бар хлебнуть холодного пивка. Однако по дороге попадается мне книжный магазин, и я ничтоже сумняшеся выкидываю тридцать пять тысяч злотых. Каприз. Джеймс Мэтью Барри, «Питер Пэн в Кенгсингтонском парке», перевод Мачея Сломчиньского, издательства «Ясеньчик». Книжку эту я уже читал. В 1958 году. Было мне тогда десять лет. «Приключения Питера Пэна», обработка (не перевод!) Зофии Рогошувны. Издала «Наша ксегарня». Цена — десять злотых.
И тут я вдруг все вспомнил. Счастливая мысль вознесла меня в воздух выше крон деревьев. Как Питера Пэна.
Иллюстрации Артура Рэкхема. Высокие, почти совсем голые осенние деревья в Кенсингтонском парке, эльфы с глазами как у Бердслея, в воздушных платьицах, мелькают, будто призраки из детского сна среди дрожащих на ветру, еще не успевших облететь листьев, кружатся в танце меж паутинок, одуванчиков и цветов. Очаровательная Майми Мэннеринг в шубке, беседующая с хризантемой, дальше — убегающая вдаль парковая аллея. В глубине светится Роял Альберт Холл...
Магия.
Магия воспоминаний. И озарение — нет, нет, это не был Толкин. Толкин пришел позже. До него, значительно раньше, был Джеймс Мэтью Барри и Артур Рэкхем. Это от них пошли мои приключения — а может, вернее сказать, liaisons dangereux[152], с фэнтези.
Питеру Пэну было всего семь дней, когда он выбрался из дому через не забранное решеткой окно. Он не хотел быть младенцем, из которого когда-нибудь получится брюхатый филистер, страшный petit bourgeois[153], либо, в лучшем случае, старый циник. У Питера не было крыльев, но он полетел, ибо глубоко верил, что летать умеет. Позади он оставил все, улетел из детской комнатки в ночную тьму, в ветер и дождь, чтобы опуститься в Кенсингтонском парке, у Серпентайна, в том месте, где сейчас стоит его памятник. И остался здесь навсегда, свободный и счастливый, в своей собственной стране Никогда-Никогда.
Джеймс Мэтью Барри подарил всем мечтателям мира Питера Пэна, дал всем Never-Never Land[154], страну, в которой возможно все. Он, вероятно, не предполагал, что обогатит также терминологию психиатрии и психологии. Ведь «комплексом» либо «синдромом Питера Пэна» стали именовать болезненное состояние, проявляющееся в глубоком отвращении к филистерству и мещанству, явной нелюбви к теплым тапочкам, телевизору и тряпкам, отказе участвовать в постоянной, непрекращающейся погоне за деньгами и венчающему весь этот изумительный жизненный опус инфаркту. Тронутый таким синдромом человек говорит всему этому «нет» и улетает в Кенсингтонский парк.
Так вот и вылезло шило из мешка, а комплекс из автора. Да, есть в моей душе изъян, есть скелет на дне благоухающего нафталином шкафа. У меня постыдная болезнь: я страдаю синдромом Питера Пэна. И, как и большинству страдающих, мне с ним легко и приятно.
Выдам вам, дорогие мои, еще один секрет. Как и Питеру, случилось мне усомниться. Однажды захотелось избавиться от этого ужасного недуга, вернуться, словно блудный сын, в лоно здорового общества, отрастить брюшко, завести детей и, кто знает, может быть, даже пойти на избирательный участок и проголосовать. Затосковал я по удовольствию, которое дает «Спортивное обозрение» и «Вечернее кабаре», по очарованию ежедневного nine to five, Monday to Friday, until death do us part[155].
Да, я, как это делал Питер Пэн, отправился к Мэб, Королеве Эльфов, прекрасной, словно Джулия Робертс в фильме Спилберга. Отправился к всемогущей Мэб, той, которая способна исполнить любое желание. Словно Питер Пэн, я вымолил у нее возможность возвратиться в наш милый, добрый Остров Гдетоздесь, в нашу изумительную реальность, над воротами которой выведена надпись «Arbeit macht frei»[156]. И, как Питер Пэн, попробовал вернуться. И с грохотом врезался лбом в холодную решетку, которую за время моего отсутствия кто-то успел вмуровать в окно детской. Меня, как и Питера в аналогичной ситуации, никто не ждал. Возвращение оказалось невозможным. И бесцельным.
И очень хорошо! Потому что, поверьте, друзья, нет ничего лучше Never-Never Land! Виват, Страна Мечты! Здесь острова и пиратские корабли, здесь все богатства мира и скрывающиеся в океане чудовища. Правда, Океаны здесь — Круглый Пруд и Серпентайн, но ведь это не имеет значения. Здесь просто мечтают и фантазируют. Здесь обитает Королева Мэб и ее эльфы, сюда приходит прелестная Майми Мэннеринг и Венди, которая не поднимет вас на смех, когда вы дадите ей наперсток, наивно полагая, что это поцелуй. Поэтому идите в прелестный, полный очарования и чудес Кенсингтонский парк. Попасть туда легко. Но если вы этого захотите, не пользуйтесь планами города или путеводителем по Лондону. Вас должна вести картинка голых причудливых деревьев и удивительных цветов, картинка трепещущих на ветру еще не успевших облететь листьев, хризантем и паутинок, падубов и боярышника.
Таких, какими их нарисовал Артур Рэкхем.
ПОСОБИЕ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ АВТОРОВ ФЭНТЕЗИ
Ручаюсь, что все написанное ниже читать будет уже только немногочисленная группа намеревающихся писать девочек и мальчиков, которые не дали оттолкнуть себя моими заметками относительно жанра и ехидными замечаниями в адрес тех, кто писать пытается. Некоторые наверняка стоически ожидали, справедливо полагая, что я ехидничаю и насмехаюсь только ради того, чтобы еще в зародыше придушить кентавра конкуренции и оторвать головы гидрам соперничества. Ждали, пока неудержимое многословие когда-нибудь да заставит меня наконец выдать секреты, раскрыть тайники.
