Тот лукаво прищурился.
- Нет, ответь, - настойчиво потребовал Хин.
Сил'ан рассмеялся:
- Ведьма не справилась, - сказал он и поплыл прочь.
Человек нахмурился, догнал его:
- Ты о чём?
- Милый герой, - насмешливо начал Келеф, но оборвал себя, ниже наклонил голову. - Ты поймёшь когда-нибудь, - проговорил он уже спокойно. - Но если я скажу сейчас, ты, может быть, меня возненавидишь. Я хочу расстаться без неприязни. Позволишь?
Наследник сглотнул, его черты смягчились:
- Конечно.
- Не ходи за мной, - попросил уан.
- Но…
- Поговорим утром перед церемонией.
Занимался тоскливый и тревожный жёлтый рассвет. Гулко прогрохотала плита у входа, торопливо застучали каблуки по холодному камню пола, к которому жались бледные измученные тени. На втором этаже у лестницы показались ещё помятые со сна пушистые твари. Хин приветственно помахал им рукой, клубки меха пренебрежительно заклекотали и взлетели к потолку.
- Они на тебя обижены, - пояснил паук, выбегая на перила.
Молодой мужчина быстро поднялся к нему.
- Почему? - удивился он.
- Ты нас бросаешь, - трагически заломил десяток лап Синкопа.
- Я - вас? Ничего не путаешь?
- Может быть, и нет, - невнятно пробормотал лятх. - Келеф тебя ждёт в своей комнате. Сказал: входить без стука.
Хин поёжился:
- Он ведь знает, что я не люблю это место.
- Забыл, наверное, - туманно отговорился Синкопа и, не дожидаясь новых вопросов, побежал по стене вниз.
Одезри проводил его взглядом, пока живая и плотная тьма не проглотила маленький торопливый силуэт, затем повернулся и, прислушиваясь к гулкому эху, подошёл ко второй двери. Сил'ан сидел на полу спиной ко входу и смотрел в окно.
- Харнаптов сегодня не будет, - ободрил он. - У меня другой подарок.
Наследник закрыл дверь и подошёл ближе. Сил'ан обернулся.
Ни горящих холодным синим металлом губ, ни прекрасной, но безжизненной белой маски. Живое незнакомое юное лицо смотрело на Хина, и тот наклонился ближе, изучая его черты: длинный любопытный нос с будто заострённым, доброжелательно приподнятым кончиком; мечтательные губы, в уголках которых чудилась улыбка; изгиб бровей, изысканный и тонкий. Яркие, тёплые, чуть взволнованные оранжевые глаза другого чем у людей разреза под синевой ресниц.
Одезри покачал головой, не находя слов. В голове роились десятки мыслей, но ни одна не казалась достойной того, чтобы ради неё разбить доверчивую тишину.
- Не уезжай, - попросил он, наконец. - Пожалуйста, останься.
Келеф иронично улыбнулся. Хин узнал это выражение: в маске - лишь лёгкий прищур глаз, всегда казавшийся холодным и зловещим.
- Где же твоя решительность? - Сил'ан опустил ресницы. - Слышу только растерянность и отчаяние.
- Я скажу…
- Нет, мой герой. Что бы ты ни сказал - нет.
Хин опустился на пол, уставившись в стену перед собой. Келеф отвернулся к окну и заговорил неторопливо:
- Я не Бог, не наставник, не защитник, не уан - меня измотали эти роли. Я - живое существо. Из-за сухости, жары и тревог тускнеет и увядает моя красота, здесь никому не нужная. Хахманух был прав: я тщеславен, мне приятно обладать властью, но куда больше я хочу чувствовать себя желанным, делить наслаждение и больше никогда не оставаться одному. Летням не нужен такой повелитель, и выход прост - маска для лица и маска для духа. Кто знал, что за семнадцать лет они так отяжелеют, что сделаются невыносимыми?
Молодой мужчина потерянно молчал. Сил'ан задумчиво улыбнулся:
- Помнишь, как мы возвращались от реки - первый раз - и что ты сказал мне тогда? Прекрасные слова. Я ведь лежал и представлял, как постепенно исчезну в Лете - может быть, рассыплюсь песком. Ты говорил искренне. И - я изумился себе - мне стало жаль что ты детёныш, а в твоих словах нет умысла. Окажись на твоём месте взрослый человек, я подарил бы ему блаженство. Из благодарности.
Келеф коснулся пальцами ожерелья на шее, и бледное лицо скрылось за белой улыбающейся маской:
- Я должен был рассказать, мой герой. Тайны связывают двоих столь же неумолимо, сколь и клятвы.
Церемония прошла скромно. Единственным гостем издалека был старик Каогре, который сидел молча, погруженный в невесёлые воспоминания, всё время, пока один из его советников бубнил славословия, обращённые к небесам. Некогда грозный правитель поднял голову единственный раз, когда вслед за Келефом, должен был произнести слова отречения, но так и не открыл рта. Их записали на бумаге, старик трясущейся рукой, едва удерживавшей перо, вывел подпись, снял с шеи тяжёлую металлическую печать и бережно, точно мать, оставляющая младенца у чужого порога, положил её на землю. Потом поднялся, опираясь на руку советника, и ушёл. Даже притихшая дочь не осмелилась его удерживать.
Облезлые шкуры закрывали стены, потрёпанные ленты развевались на ветру, придавая пустому двору нелепый, а не праздничный вид. Надани часто и неловко смеялась, пытаясь внести оживление. Воины, пришедшие из деревни, молча жевали недожаренное мясо. Смеркалось. Когда зажглись факелы, люди выстроились в три ряда, уныло прочитали клятву верности. Орур повторил её отдельно, так чтобы слышали все, и низко поклонился новому правителю. Данастос, не обращая ни на что внимания, беседовал с Келефом. Вазузу ненадолго покинула его, остановилась рядом с Хином; улучив момент, украдкой обняла и шепнула так быстро, словно всхлипнула:
- Будь счастлив.
Хин спустился во двор ещё до рассвета, неторопливо поднялся на стену.
- Хм, - приветствовал его сторожевой из гамака, накрытого шкурой.
Молодой уан посмотрел в его сторону.
- Что-то вы ни свет, ни заря, - уклончиво отговорился тот.
Одезри собирался промолчать, вместо этого вдруг признался:
- Тревожно.
- А то, - ничуть не удивился старый стражник. - Одному остаться - это всякому не по шерсти.
Хин вздохнул, облокотился на стену, обжигающе холодную. В зелёном свете зари его лицо казалось серым, постаревшим от ночных кошмаров.
- Кто только тут вот так ни стоял, - негромко заметил сторожевой. - Чего только ни передумали - только камни и помнят.
Уан провёл рукой по глазам, будто пытался стряхнуть липкое наваждение. Летень, кряхтя, повернулся в гамаке, внимательно присмотрелся к сгорбленной фигуре и сиплым голосом сказал:
- Напрасно ждёте.
Одезри обернулся к нему.
- Уехали уже, - пояснил сторожевой.
Хин резко выпрямился:
- Когда?
- Три часа назад. В самое жуткое время.
Молодой мужчина замер неподвижно, потом затряс головой, сорвался с места и бегом бросился вниз по лестнице.
- Эх, - коротко вздохнул стражник, но, вместо того, чтобы закрыть глаза и снова задремать, повернулся на другой бок и уставился в зеленеющую даль.
