Он выпрямился перед этим куском неба, где, словно россыпи драгоценных камней, плавали миры – новые земли, новые боги, новые смертные… Затем, осмелев, обратился к пирамиде. Ведь она, конечно же, все слышала и следила за ним.
– Мне бы… уважаемая… увидеть Эртинойс. Тот Эртинойс, откуда пришел северянин.
Небо подернулось розовой дымкой, свернулось в разноцветный ком – а затем брызнуло во все стороны, словно разбитое зеркало.
Перед глазами замельтешили зеленые луга, южный лес, Дикие земли, холмы Кэльчу… Крылатые элеаны задорно черкали небо, одинокий ийлур торопился куда-то по тракту… И кэльчу, маленький кэльчу подгонял неповоротливого щера.
Шеверт торопливо заморгал: в слезах все расплывалось, впитывалось в радугу по крайм врат. Тот самый Эртинойс, старый и добрый мир без серкт, и без башни Могущества.
– Благодарю, – учтиво сказал кэльчу.
Почесав затылок и почти не ощущая, как по руке струится кровь, он наклонился и подтащил Дар-Теена к арке.
– Ну, всего доброго тебе, приятель.
На какой-то миг Шеверту показалось, что ийлур тихо вздохнул, и что его веки затрепетали, как у просыпающегося смертного.
– Прощай, Северянин.
И кэльчу, поднатужившись, столкнул ийлура туда, где разворачивалось полотно старого Эртинойса. Столкнул будто в воду; тело Дар-Теена несколько секунд держалось на поверхности, а затем начало погружаться в зелень холмов, уходя все дальше и дальше…
Шеверт улыбнулся, потер ладони.
– Ну, вот и все!
На душе стало радостно и легко. Все оказалось просто: столкнуть ийлура в зеленую дымку, перевязать руку…
Через удар сердца Шеверт завопил от нестерпимой, сводящей с ума боли. Пирамида выполнила то, что от нее хотели… А жертва – жертва была обещана.
В кожу впились тысячи ледяных игл. Стены угрожающе надвинулись, а затем и вовсе слились в ледяной шар, который окутал барахтающегося и брыкающегося Шеверта.
Наверное, он кричал – но уже не понимал и не помнил этого.
Не осознавал он и того, что его тело вдруг оказалось разъятым на тысячи маленьких кусочков, и что за каждой каплей крови жадно тянулись руки смертных, нарисованных на стенах пирамиды.
Кровь. Тьма… Полет сквозь сумерки.
… Свет.
«Все закончилось, да?»
Шеверт плавал внутри мыльного пузыря, за стенками которого остались кромешная тьма и холод. И он был совершенно цел, даже шрама на руке не осталось.
«Вот те раз», – Шеверт ошеломленно ощупал собственную грудь, – «что это было-то?»
И вдруг пальцы наткнулись на листок бумаги, тот самый, что ему впопыхах сунула Андоли.
«Прочитаешь, когда… » – вспомнил Шеверт последние слова Андоли.
«Но ведь все… закончилось», – подсказал ему кто-то, прячущийся в солнечном луче.
Закончилось? Наверное.
И, не испытывая ни особой тоски по былому, ни особой радости от того, что теперь он совершенно свободен, Шеверт развернул примявшуюся бумажку и начал читать.
* * *
Сказочник ждал своего господина. Он сидел на ступеньке у пустующего трона и задумчиво перелистывал им же написанную историю. Сказочник размышлял… О чем? О мимолетности смертного бытия, о любви и равнодушии, о том, что всякий дурной поступок обязательно потянет за собой множество добрых и самоотверженных дел… И еще много о чем думал маленький кэльчу у трона Покровителя.
Он так глубоко ушел в себя, что не заметил, как вернулся Хинкатапи.
– Сказочник! – обрадовался Поковитель, – рад, очень рад тебя снова видеть. Где ты был все это время?
Кэльчу поднял на Бога печальные глаза, осторожно закрыл книгу.
– Я не знаю, Отец. Не знаю, где я был… Но это так походило на сон!
– И что же тебе привиделось? – Хинкатапи в предвкушении хорошей истории потирал ладони.
– Это было так странно и страшно, – прошептал Сказочник, – мне снилось… Будто бы я… по воле твоей, Отец, был элеаной без крыльев. И будто бы не помнил себя, а думал, что худенькое тельце, лишенное крыльев – мое собственное.
– И что? – Хинкатапи в нетерпении даже заерзал на троне, совсем как обычный смертный.
– Она совершила страшное предательство, эта элеана. Или наоборот, принесла огромную жертву, – глухо ответил Сказочник, – но, верно, искупила и первое, и второе собственной кровью. И затем… затем я проснулся здесь, и стал ждать тебя, повелитель.
Ничего невозможно было понять по лицу Бога.
Хинкатапи откинулся на спинку трона, покрутил в пальцах изумруд – и отшвырнул его, словно мусор.
– Ты записал эту историю? – наконец спросил Бог Сказочника.
– Конечно! – кэльчу уверенно похлопал ладонью по пухленькому переплету книги, – я записал ее для тебя, Покровитель, дабы ты мог развлечь себя в час утренних сумерек.
Хинкатапи скупо улыбнулся, покачал большой головой.
– Наверное, длинная повесть получилась? Недосуг мне ее читать… Дел много накопилось, что поделаешь!
Он помолчал, глубоко задумавшись. Затем встрепенулся и, будто забыв, о чем шла речь, полюбопытствовал:
– Так… о чем твоя новая история? О том, как важно быть на своем месте в нужное время? И вовремя пустить стрелу в глаз болотному волку?
Сказочник прижал к груди книгу, с легким укором поглядел на повелителя своего и господина.
– О любви, Отец. Эта история – всего лишь о любви.
* * *
Шеверт рассмеялся. Кто бы мог подумать, а?!!
«Жестоки шутки твои, Отец и Покровитель».
Его начинало клонить в сон, а мыльный пузырь несся куда-то сквозь мрак и холод.
Перед глазами мелькало, словно сполохи зарниц, все то, что осталось под небесами Эртинойса.
И Шеверт увидел…
Андоли.
Она неподвижно лежала на спине, раскинув тонкие руки и глядя куда-то сквозь небо. Ее косы разметались по бурому песку, а на лице застыло удивление, словно за миг до погружения во мрак она вспомнила нечто удивительное и очень важное.
Хофру.
Скорчившись на носилках, которые несли два дюжих серкт, он, казалось, заснул. Но стоило присмотреться внимательнее, как в глаза бросалась угрюмая синева губ, сведенные судорогой пальцы, неестественно вывернутая голова.
Его несли к Царице серкт, со всеми предосторожностями – и совершенно зря. Потому что сон жреца Хофру быстро и незаметно увел его в вечность, укрыв от гнева властительницы.
Териклес…
Золотое чудовище в белом платье, Царица, не рожденная женщиной, но созданная страшным ритуалом хранителей таинств…
Она кричала. Долго. Страшно. Царапая острыми ногтями лицо, оставляя на гладкой коже глубокие кровавые борозды.
Териклес все поняла – а может быть, и почувствовала то, что Ключ снова, в который раз ускользнул от нее, а Врата Ста Миров так и остались недосягаемы.
Быть может, она даже поняла, что кто-то воспользовался вратами – а это означало… Конечно же, нешуточную угрозу для серкт, и для Териклес в первую очередь. Пища, множество свежих и вкусных миров, улизнула от Царицы и отправилась в старый добрый Эртинойс.
