— Что же, идите. А я тут буду — с детьми, с хозяйством, с царством. Как всегда.
— Дядя Ардабур тебе поможет, — сказала Ардагунда.
— Да я и сама за восемь лет приучилась. И судиться ко мне уже ходят чаще, чем к Ардабуру. Такая уж моя Доля царская, — улыбнулась Добряна. — Заботиться, чтобы вам из походов было куда вернуться. Вы же не бродяги какие, правда?
— Какая ты у нас хорошая, Добряна! Жаль, что в этом году не смогла в Ольвию поехать, пока Доброслав болел. Ничего, на тот год Ардагаст тебя непременно возьмёт, — сказала Ардагунда.
— Главное, чтобы он живым вернулся из этих дебрей полуночных. Хоть через год, только бы вернулся!
В древнем святилище Мораны на заросшем лесом сколотском городище Ардагаст с сестрой сидели, склонившись над Колаксаевой Чашей. Из чаши на них глядело гордое и всё ещё красивое лицо матери.
— Вы хорошее дело затеяли, детки. Славное и хорошее. Главное, вы будете ближе ко мне. Всего-то в полутора месяцах конного пути от Исседона.
— Это если Золотая гора и впрямь там, — заметил Ардагаст.
— Там, наверняка там! Исседоны когда-то жили на Исети и Даике[57]. И самым святым местом у них была Золотая гора, где обитает богиня Анахита в золотой бобровой шубе. Рядом жили манжары[58] и тоже почитали её и звали Золотой Бабой. Чтили её и люди с другой стороны гор.
— Да, всё сходится, — кивнул Ардагаст. — Не зря Айгуль дала Ларишке оберег Анахиты.
— И она непременно поможет вам. Только не убивайте людей зря, она этого не любит. Анахита помогает воинам и царям, но только праведным.
— Но кто же она? Наша Морана-Артимпаса или Мать Богов? — спросила Ардагунда. — Ларишка говорила, что Золотая Баба — жена Отца Богов и богиня солнца.
— Лучше всего зови её как Великую Мать. Только не вздумай призывать ту, старуху!
— Пусть её Саузард зовёт! — горячо воскликнула амазонка. — Эта злюка в старости точно станет на Ягу похожа, если только доживёт.
Тень печали легла на лицо Саумарон.
— Как бы я хотела поехать вам навстречу, детки! Но здесь дела очень плохи. Кашгар давно потерян, ханьцы покоряют одно княжество за другим и всюду находят тех, кто продаётся за плитку чая, за кусок шелка! Ханьский полководец Бань Чао — настоящий демон на чёрном коне. Он не успокоится, пока не покорит весь мир до последнего западного моря. А рядом с ним — колдун со множеством имён и обличий, не то сак, не то ханец. Одно из его имён — Чжу-фанши, маг Чжу.
Ардагаст вздрогнул:
— Мама! Я его видел. Как раз там, у подножия Урала, в Аркаиме. — Кулаки Зореславича сжались. — Я бы на крыльях к вам перелетел, чтобы с ним покончить, но тут, на западе, есть негодяй не лучше его, и тоже колдун. Скажу одно: не верь этому магу Чжу, хотя бы он пообещал сделать тебя богиней! Он служит только самому себе и хочет стать богом, хотя его место — среди бесов.
Саумарон устало улыбнулась:
— Что же, сынок, будем хранить мир от таких «богов»: ты — на Западе, я — на Востоке. И пусть они когда-нибудь встретятся в пекле и проклянут друг друга за то, что разделили нас!
Непонятно откуда взявшийся Ардафарн вдруг проскользнул между отцом и тётей и сказал:
— Бабушка! Когда я вырасту, непременно соберу большое войско и приду с ним помогать тебе.
Ардагунда поймала его за ухо:
— Будешь лезть в разговор взрослых — пошлю тебя убирать за нашими конями.
— Мама! Благослови нас, — попросил Зореславич.
— Да хранит вас, дети, в этом пути Мать Мира, великая и добрая богиня, как бы вы её ни звали.
Обжинки в этом году праздновали широко и весело: урожай выдался щедрым. В поле завили лентами последний несжатый пучок колосьев — «Велесу на бородку». Ещё роскошнее убрали последний сноп и торжественно внесли его в царский дом. Впереди, в лучшем своём наряде, с серебряными застёжками на плечах и бирюзовым ожерельем на шее, в пышном венке из колосьев, с серпом в руке величаво шла Добряна — настоящая полевая царица, приветливая и щедрая, как сама Лада. Люди так и верили: в сноп вселяется сам Дед-Велес, а Мать Богов — в царицу-жницу. Жнецы славили богов, величали царя со старшей царицей, а после шумно пировали на царском дворе.
Хватало у царя и других дел, так что выступили в поход лишь через несколько дней после праздника. Шла только сотня воинов, зато самых лучших: русальцы, отборные царские дружинники, нуры-волколаки, поляницы. С войском ехали великий волхв Вышата с женой Лютицей, главной жрицей Лады, и волхвиня Милана. Мирослава, верховная жрица северянской Черной земли, оставалась в Почепе. После долго спора с Авхафарном, вторым хранителем Огненной Чаши, решили всё же взять Чашу в поход. Хоть и рисковали потерять Солнечную святыню, но разве не с нею лучше добывать Солнечную стрелу? Ехал и Шишок: как же в неведомых лесах без лешего?
Андак с Саузард обжинок не справляли, презирая хлебопашество, и царскими делами обременены не были. Поэтому гораздо быстрее Ардагаста собрали дружину — чуть меньше сотни лихих, на всё готовых молодцов, по большей части сарматов. И выступили раньше — тайком, словно в набег, помолившись и принеся жертвы одному Саубарагу. Да это и был набег — в чужую далёкую землю, за чужим добром.
Два отряда росов шли друг за другом на восток, в неведомый бескрайний лес. Над обоими развевалось красное знамя с золотым трезубцем. А лес уже готовил им всем недобрую встречу.
В самой глубине Дебрянских лесов, между Десной и Окой, под вековым дубом с белевшими на ветках звериными и человеческими черепами, сидели пятеро: рыжий мужчина в белом плаще жреца, с троерогим посохом, две женщины и два диковинных существа. Одно — вроде обычный крепкий мужик с бурой косматой бородой, но из штанин выглядывают когтистые медвежьи лапы. Второе — как будто медведь, в штаны наряженный, только босые ноги — человечьи. Первого из них, Шумилу, породил с медведицей Чернобор, верховный жрец будинов и северян. Второго, Бурмилу, родила от медведя жена Чернобора Костена, великая ведьма Лысогорская. Сильны и люты были братья Медведичи, и такова же была их дружина, прозванная Чёрными Медведями.
С тех пор как восемь лет назад Ардагаст покорил лесные племена и убил Чернобора с Кбстеной, не было у росов врага непримиримее Медведичей. От Дрегвы до Дебрянщины лесовики произносили их имена кто со страхом и ненавистью, кто с тайным восхищением. Дикие воины в медвежьих шкурах, выкрашенных в чёрное, внезапно нападали на обозы с данью и на тех, кто собирал её или платил, и тут же растворялись в лесу, оставляя после себя трупы и пожарища. Вместе с ними нередко приходили жечь и грабить литвины, голядь, германцы.
