В Чертоге Водяного стало тихо. Давос почувствовал повисшее в воздухе отчуждение. Лорд Виман смотрел на Рейегара, как будто тот был тараканом, которого хочется раздавить каблуком... и после, внезапно, тяжело кивнул, сотрясая свои многочисленные подбородки.
– Пёс, о да. Он принес нам только горе и смерть. Действительно, подлый пёс. Продолжай.
Рейегар продолжил:
– Горе и смерть, о да ... а этот луковый лорд принесёт еще больше своими разговорами о мести. Откройте глаза, как сделал мой лорд дед. Война Пяти Королей почти закончена. Томмен наш король, наш единственный король. Мы должны помочь ему исцелить раны этой печальной войны. Как законный сын Роберта, он наследник оленя и льва, и Железный Трон по праву принадлежит ему.
– Мудрые слова. И правдивые, – подтвердил Виман Мандерли.
– Неправда! – Вилла Мандерли топнула ногой.
– Замолчи, негодница, – оборвала её леди Леона, – молодые девушки должны быть усладой для глаз, а не болью для ушей.
Она схватила девочку за косу и вытащила её, визжащую, из зала.
«Увели моего единственного друга в этом зале» – подумал Давос.
– Вилла всегда была своевольным ребенком, – сказала её сестра, извиняясь. – И боюсь, что она станет своенравной женой.
Рейегар пожал плечами:
– Брак смягчит её, я уверен. Твёрдой рукой и тихим словом.
– А если нет, есть Молчаливые Сестры, – лорд Виман заерзал на троне. – Что касается вас, Луковый Рыцарь, на сегодня я слышал достаточно изменнических речей. Вы предлагаете мне рисковать моим городом ради самозваного короля и ложного бога. Вы просите принести в жертву моего единственного сына, для того чтобы Станнис Баратеон смог сесть своим сморщенным задом на трон, на который он не имеет права. Я этого не сделаю. Ни для вас. Ни для вашего лорда. Ни для кого.
Лорд Белой Гавани поднялся на ноги. Это усилие заставило его лицо покраснеть вплоть до самой шеи:
– Вы остались контрабандистом, сир, и пришли, чтобы украсть мое золото и родных. Вы хотите обезглавить моего сына. Я думаю, что вместо этого я обезглавлю вас. Стража! Взять этого человека!
Прежде чем Давос успел хотя бы подумать о том, чтобы двинуться, он был окружен серебряными трезубцами:
– Милорд, – произнес он – я посланник.
– Разве? Вы пробрались в мой город как контрабандист. Я заявляю, что вы не лорд, не рыцарь, не посланник, а лишь вор и шпион, разносчик клеветы и измены. Я должен был бы вырвать вам раскаленными клещами язык и доставить вас в Дредфорт, чтобы с вас содрали кожу. Но Матерь милостива, и я тоже.
Он позвал сира Марлона:
– Кузен, бросьте эту тварь в Волчье Логово и отрубите ему голову и руки. Я не смогу проглотить ни крошки, пока не увижу голову этого контрабандиста на пике, с луковицей, торчащей из этого лживого рта.
Они дали ему лошадь и знамя, мягкий шерстяной дублет, тёплый меховой плащ и отпустили. На этот раз от него не воняло.
– Возвращайся назад, взяв замок, – напутствовал Дэймон Станцуй-для-Меня, помогая трясущемуся Вонючке забраться в седло. – Или отправляйся на все четыре стороны и проверь, как далеко сможешь убежать до того, как мы тебя поймаем. Ему это понравится, это точно.
Ухмыляясь, Дэймон хлестнул по крупу лошади кнутом, и старая кобыла, заржав, потрусила прочь.
Вонючка не смел оглянуться, опасаясь, что Дэймон, Жёлтый Хрен, Ворчун и все остальные едут следом, что всё это лишь очередная шутка лорда Рамси, какая-то жестокая проверка, чтобы посмотреть, что он станет делать, если дать ему лошадь и отпустить. «Они думают, что я сбегу?» Глупо надеяться, что эта жалкая, хромая и полумертвая от голода кляча сможет ускакать от тех прекрасных лошадей, на которых лорд Рамси и его охотники отправятся за ним в погоню. А Рамси ни что так не любил, как пустить своих девочек по следу какой-нибудь новой жертвы.
Кроме того, куда ему бежать? С одной стороны лагеря полные солдат Дредфорта, с другой – люди Рисвелла, пришедшие с ним из Родников, а между ними – войско Барроутона. С юга от Рва Кейлин поднималась по гати другая армия – Болтонов и Фреев – под знамёнами Дредфорта. К востоку от дороги лежало унылое и бесплодное побережье и холодное солёное море, к западу – трясины Перешейка, кишащие змеями, львоящерами и болотными дьяволами с их отравленными стрелами.
Он не побежит. Ему не сбежать.
«Я достану им замок. Я смогу. Я должен».
День выдался серый, сырой и туманный. Дул южный и влажный, как поцелуй, ветер. Вдали, в просветах утренней дымки, показались развалины Рва Кейлин. Кобыла приближалась к ним шагом. Из под её копыт слышался хлюпающий звук, когда она выдергивала их из серо-зеленой жижи.
«Я ехал этим путем прежде». Это была опасная мысль, и Вонючка тут же о ней пожалел.
– Нет, – сказал он себе. – Нет, это был совсем другой человек, это случилось до того, как ты узнал свое имя.
Его звали Вонючка. Он должен помнить это. «Вонючка, Вонючка, Вонючка-колючка».
Когда тот, другой человек, ехал этим путем, его окружала армия – великое воинство севера под бело-серыми знамёнами дома Старков. Вонючка ехал один, сжимая сосновое древко мирного знамени. Когда тот, другой человек, скакал этим путём, он сидел на боевом коне, быстром и норовистом. Вонючка трясся на разбитой кляче – кожа да кости – и вел её медленно, боясь свалиться. Тот, другой человек, был хорошим наездником, а Вонючка с трудом держался в седле. Как давно это было. Он не наездник. Он даже не мужчина. Он – зверюшка лорда Рамси, хуже собаки, червяк в человеческом обличье.
– Ты будешь делать вид, что ты принц, – сказал ему лорд Рамси прошлой ночью, когда Вонючка отмокал в ванне, полной обжигающе горячей воды, – но мы-то знаем правду. Ты – Вонючка. И всегда останешься Вонючкой, как бы приятно ты не пах. Твой нос может обмануть тебя. Помни свое имя. Помни, кто ты есть.
– Вонючка, – ответил он. – Ваш Вонючка.
– Сделай для меня это небольшое одолжение, и сможешь стать моим псом и есть мясо каждый день, – пообещал лорд Рамси. – У тебя будет искушение предать меня. Бежать или сражаться, или присоединиться к нашим врагам. Нет, молчи, не хочу слушать возражений. Солжёшь, и я заберу твой язык. На твоем месте мужчина восстал бы против меня, но мы знаем, что ты такое, верно? Предай меня, если хочешь, это неважно… но пересчитай сначала свои пальцы и прикинь цену.
Вонючка знал цену. «Семь, – подумал он. – Семь пальцев. Человек вполне может обойтись семью пальцами. Семь – священное число». Он вспомнил, как ужасна была боль, когда лорд Рамси приказал Живодёру содрать кожу с его безымянного пальца.
