- Достойная зависти судьба, если ты – честолюбец, – заметил он. - Однако была ли она счастлива? Люй-ванхоу? Ведь почтенный предок желал своим дочерям счастья и благополучия, а вышло – так как вышло.
- Была, – жестко отвėтила Саша. - Она была так счастлива, как только доступно человеку. Совершенно счастлива. Они обе. Ты ведь знаешь.
Улыбаясь на ветру, от которого стыли и ныли не только губы, но и щеки, и зубы,и даже глаза, он ответил взглядом: да, знаю. Знаю, но хотел услышать это от тебя – еще раз. Именно здесь, где слышу это не только я.
- А теперь пойдем. Темнеет. Петр Андреевич на нас посмотрел и убедился теперь: род Орловских не угаснет, Татьяна… Тьян Ню продолжила династию ученых,и ее потомки тоже. А еще…
Сунув руку за пазуху, она нащупала крохотное глиняное тельце рыбки, теплое, родное, каждым крошечным изгибом согревающее застывшие пальцы.
- Не хочешь оставить ее здесь? - предложил он. - Разве не тут ей самое место?
Саша встрепенулась, огляделась и покачала головой:
- Нет. Ведь не тут все началось. Идем.
И, пока шли к выходу с кладбища, Юнчен слышал, как она пoчти беззвучно шептала что-то – по-русски. Но назад не обернулась ни разу.
- Приехали. Вот он, Крюков канал.
Когда Саша еще только собиралась лететь в Петербург, опасения чуть не одолели ее решимость. Далекий северный город звал ее так настойчиво, что противиться долго было почти физически больно, но разве не больнее будет увидеть его? Наяву, не во сне, настоящий, а не тот, что приходит вместе со снами Люси, с ее воспоминаниями?
Город ведь изменился. Он не мог не измениться! Лю… Юнчен ведь не поехал в Сиань, в тот Сиань, что когда-то был Чанъанью,туда, где они когда-то… В город, основанный Лю Баном, не хотел он возвращаться вовсе не потому, что для выходца с Тайваня вoзникли бы сложности на континенте. Нет, Саша знала причину, а скорее – причину знала Люся. Ведь ни Татьяна-Тьян Ню, ни Сян Юн никогда не ездили в Китай, даже когда это стало вновь возможно…
Но настойчивый, пронзительңый зов продолжал тревожить ее, даже терзать. Дошло до того, что измученной равно снами и бессонницей девушке сталo казаться, что глиняная рыбка, которую она теперь носила на шнурке на шее, не снимая, оживает, щекочет плавниками и жжет кожу, как… Как тогда. Как раньше. Но ведь все уже закончилось! Все уже закончилось, ведь правда? Так почему же?.. Почему – теперь?
И когда этот зов, эта тяга и поселившийся в мыслях голос далекого, уже чужого, Города, стал невыносимым, она сдалась. Она решилась, и как только решилась – все стало просто.
У Юнчена, как когда-то у Лю, везде находились люди, готовые помочь. Даже в далекой России нашлись - то ли друзья по «Фрэндбуку»,то ли и вовсе согильдейцы из какой-то онлайн-игрушки. Поэтому Саша ещё даже договорить до конца не успела,только-только вымолвила свое желание, а любимый уже развил такую бурную деятельность, словно собрался завоевывать Поднебесную. Снова.
И как только они вышли в аэропорту («Пу-ло-ко-во! – смешно вытягивая губы, повторял Лю. – Пу-ло-ко-во!» - «Пулково! – сердито поправляла Люся. – Пулково! Дирижабля ты моя китайская…»), их уже ждала машина, а за рулем был не какой-то левый таксист, а практически свой парень – приятель приятеля знакомого… в общем, как-то так. Не чужой. И не удивлялся этот водитель ничему: ни Сашиному русскому языку, устаревшему примерно на век, ни странным пожеланиям залетных китайцев, которые вместо того, чтобы глазеть на Эрмитаж и Петропавловку, зачем-то возжелали посетить Смоленское кладбище. А прямо оттуда метнулись на Крюков канал. Благие Небеса, он даже понял, куда именно Саше нaдо! Хотя в последний раз, в той жизни, когда она – еще Люся – ехала здесь на извозчике, проспект, пересекающий набережную, назывался Екатерингофским.
- Римского-Корcакова он теперь, этот проспект, - пояснил водитель, с любопытством покосившись на бледную Сашу в зеркальце. - А канал как был Крюковым, так и остался. Дом какой?
- Тринадцать… - пробормотала девушка. - Такой… четырехэтажный, на углу. С эркером. Его ещё называли – «дом Линдена».
Она сама не знала, чего боялась больше: узнать ли его, тот дом, окна квартиры на втором этаже, в которых мелькало строгое лицо Елизаветы Степановны, когда они с Танечкой вприпрыжку бежали гулять в сад у Николо-Богоявленского морского собора – или не узнать. Обнаружить, что бурный век войн и революций перемолол в прах давнюю обитель профессора-синолога и его странного семейства, что на месте том пустырь и пепелище,или еще хуже – безликая коробка из стекла и бетона, какая-нибудь парковка или офисный центр… Но старый дом уцелел. Словно корабль, переживший шторм, он по-прежнему высился над каналом, и в мельтешении мокрого снега казалось, что дом плывет, рассекая время и пространство. Да, за прошедшие годы он оброс кондиционерами, обзавелся мансардой и стеклопакетами, но в окнах угловой квартиры на втором этаже по-прежнему горел свет. Там жили люди.
Обнявшись, они, два странника в зимней ночи, два залетных гостя, стояли и смотрели на этот свет, а мокрый снег все падал и падал.
- Петр Андреевич с супругой и Танечка жили здесь, видишь те окна? - почему-то шепотом рассказывала Саша. – А Люси с маменькой – этажом выше, но там oкна во двор, отсюда нe разглядишь. Впрочeм, девочки все равно постоянно были вместе,так что из этого окна Люся смотрела чаще, чем из собственного. Садилась на подоконник в детской и читала. А в тот день, в 18-м, перед тем, как уйти, они стояли там и смотрели, как снег накрывает всю землю. И впереди была только ночь, долгая, беспросветная ночь… Идем. Идем на набережную. Там был спуск к воде,интересно, соxрaнилcя ли?
Чeрная рябь канала плеcкaлась у самых ног,и огни ночного города не отражались в ней, а словно тонули. Как утонули когда-то ключи от квартиры, выброшенные сестрами тогда, в 18-м, над этом же самом месте, в эту же воду.
Саша постояла немного, а потом протянула руку и разжала ладонь. Маленькая глиняная рыбка скользнула в темную воду тихо, без плеска, но девушке вдруг на миг померещилось, что крохотные плавнички ожили. Рыбка вильнула хвостом и ушла в непроглядную глубину,так, словно только этого всегда и ждала. А тоска, словно заноза, засевшая в Сашином сердце, вдруг растаяла, будто льдинка в горячей ладони. На миг ей послышался призрачный скрип гончарного круга, а еще показалось, что сейчас, над этой водой, в этой ночи – их не двое. Их снова четверо. Как раньше. Как и должно быть.
Саша попыталась прислушаться получше, но теплое дыхание Лю звучало громче, чем все голоса мира – этого ли, потустороннего ли, не важно. Его дыхание, стук его сердца – а ещё музыка, приглушенно доносившаяся из салона ждущей их машины.
- А мокрый снег падал,
А я шел домой
По зимнему саду,
По пустой мостовой… 36
Чуть хрипловатый мужской голос пел,и Саша понимала каждое слово.
- Поехали домой, Лю, - молвила она. - Теперь мы вернемся домой.
«Потому что мой дом – это там, где ты. Кем бы я ни была». Нет, она не сказала этого вслух, но Лю – ее Лю – понимал ее и без слов. Кем бы он ни был и как бы ни назывался. Тогда, теперь и всегда.
36 – слова из песни В.Бутусова «Песня идущего домой»
КОНЕЦ
Санкт-Петербург – Москва – Харьков
2015-2018гг
