Едва раны Элая начали заживать, он решил броситься в Коцит, но у полнхольдца поднялся жар, с которым справиться было гораздо сложнее. Лорену пришлось остаться.
Более всего его мучило ожидание. Гнетущее и зверски приглушённое, оно лишило его покоя. Он, будто зверь в клетке, метался из стороны в сторону, запустив руку в волосы, сжимаясь в сгусток тьмы, хватая ртом воздух, пока Буливид не посоветовал ему помолиться. Поначалу этот совет привёл молодого целителя в неописуемое бешенство, но после он осознал, что ничего другого ему не оставалось, посему начинал молиться.
Не было существа на свете, которое бы он любил столь же сильно, как сестру. Он опекал её в детстве, затем в Орне, когда же она вернулась в Кибельмиду после своего обучения. Забота о ней и счастье её стали делом для него едва ли не первостепенной важности. Она всегда могла постоять за себя, но было в её ещё детском облике что-то такое, что наполняло сердце его всепоглощающей нежностью. Ему казалось, что никто и ничто не сможет защитить её, как его братская сила и любовь. Он знал, что не было существа для него, куда более близкого, чем она.
— Лорен, ты ничего не ел, — ветром прошелестела Плио Акра, подойдя к нему на девятую ночь неведения и отчаяния.
Лорен вздрогнул, очнувшись от своих размышлений. Он представлял, как путники возвращаются, а с ними Акме — улыбающаяся, здоровая и радостная… Об этом было больно думать, но он не мог иначе. Они долго не возвращались, до Коцита было далеко…
В узких и белых руках Плио была тарелка с дымящимся мясом кролика, но от запаха еды целителя начинало тошнить, и он молча отказался, но сделал глоток вина. Девушка вздохнула, молча поднялась и отправилась к лагерю.
Лорену было трудно говорить, но он должен был высказаться. Плио беспрекословно и самоотверженно помогала ему, сидела с Элаем, когда Лорен, обессиленный от натиска магии, приходил в себя. Она с ложки кормила Элая, старалась не морщиться, когда они вместе отмывали его от крови. Готовила для Лорена и Буливида, который постоянно прочёсывал лес. Её можно было послать в лес за любым корешком и любой травинкой. Она не задавала лишних вопросов и находила всё, за чем её посылал Лорен. Исполнительность и незаменимость несколько изумляли целителя, но он был столь же холоден и строг, сколь был строг к нему дядя Бейн, когда Лорен ассистировал ему; как был строг Лорен ко всем своим помощникам в больнице. Ни улыбки, ни доброго слова не получила она за все эти дни борьбы за жизнь Элая. Ей отдавались приказы, а она бодро и верно исполняла их. Как будто Лорен был королём, а Плио — его верной подданной.
Целитель был безмерно ей благодарен и не знал, как выразить ей свою признательность. Теперь же она вновь уходила, целитель взял себя в руки и глухо проговорил:
— Во всем я виню только себя…
Плио обернулась, со всей нежностью оглядела его, подошла и села рядом.
— В чём же? — прошептала Плио, и в глазах её царило такое обожание, что целителю стало неловко.
— Я позволил ей ехать со мной, когда она должна была оставаться в Кибельмиде, — последовал ответ, и горло его сжалось; он избегал аквамариновых глаз Плио, зная, что увидит в них укор. — Я не уследил за ней в этом страшном лесу. Оставил её с Гаральдом Алистером, который сам оказался не в состоянии присмотреть за ней. Более того, я остался здесь, когда должен был ехать в Коцит.
— Ты говоришь ужасные вещи, целитель, — прошептала Плио; она вела себя так, будто безмерно хотела дотронуться до него, но не смела. — Элай должен был умереть. Он не дышал уже несколько минут, когда ты взялся за него. А уже через несколько дней дыхание его стало ровным, спит тихо и размеренно, отдыхает от жара, а глубокие раны почти затянулись. Полагаю, даже не останется шрама. И всё это — деяние твоих удивительных рук. Как ты, целитель, можешь корить себя за спасённую тобой жизнь? За Акме поехали пятеро спасителей. У погибающего Элая оставался только ты. Мог ли ты называться целителем и далее, если бы оставил человека умирать, когда мог поступить иначе?
Назойливая мысль не отпускала его: мог ли Элай вернуть ему сестру?
— Ложись спать, — тихо произнесла Плио. — Ты устал и измучен.
Лорен повернул к ней своё холодное и мрачное лицо. Девушка, нуждавшаяся в отдыхе ничуть не меньше, хотела казаться строгой, но глаза, сияющие и ласковые, выдавали её.
Благодарность и чувство вины растянули губы его в грустной улыбке, что заставило щёки Плио окраситься очаровательным румянцем, а глаза — засиять ещё ярче. Она показалась ему напуганной. Лорен коснулся её оцарапанной щёки пальцами и со вздохом прошептал, заботливо разглядывая её лицо:
— Что бы делал я без тебя?..
Золотые ресницы Плио задрожали, будто махровые снежинки на ветру. Она смутилась, но вдруг взяла его руку в свою и поцеловала. После прижала к своей щеке и закрыла глаза от удовольствия. Прикосновения её нежных губ к коже его руки жаром прокатились по телу целителя. Он прижал её к себе в болезненной истоме и тяжко вздохнул.
— Принцесса, целитель!.. — вдруг совсем рядом раздался тихий оклик, и они отпрянули друг от друга.
Буливид бежал к ним, низко пригибаясь к земле.
— Сюда кто-то приближается. Возможно, это Авдий и остальные, но лучше не испытывать судьбу. Они слышали нас.
Было поздно тушить костёр, поэтому Лорен, Буливид и Плио, оттащив ещё слабого и спящего Элая под густой кустарник и завернув его в одеяло, вооружились, спрятавшись за деревьями недалеко от своего лагеря. Ночь вспорол приглушённый стук копыт.
— Буливид, Лорен, — негромко и спокойно позвал Авдий Веррес, и трое вышли из своего укрытия.
Лорен затрясся. На свет стали выходить Авдий, Хельс, Кицвилан и Арнил. Все живые и здоровые, но потерянные, с прискорбно опущенными головами. Глаза их будто избегали смотреть в глаза целителю. Последним на свет вышел Гаральд Алистер, и из груди Лорена вырвался хриплый вздох. Правда обрушилась на целителя без слов. Она сквозила в бросающейся в глаза опаловой седине, местами окрасившей когда-то темноволосую голову сына герцога, его плавных движениях, прямой спине, которую постоянно сгибало к земле, но он отчаянно противился этому грузу. Глаза у всех были потухшими.
Акме не было среди них.
Лорен разозлился, ибо подумал, что они не нашли её. Он был готов тотчас вскочить на коня и заставить всех вновь пуститься на поиски, но уже вместе, но непоколебимая решительность, с которой Гаральд Алистер шёл к нему и смотрел на него опустошённым бархатом своих малахитовых глаз, ужасом заморозила всё в душе Лорена и приоткрывала ему весь кошмар реальности.
Он видел, как, сдерживая рыдания, в стороне тряслась Плио. Как молчаливо Буливид спрашивал Авдия о случившемся. Он видел всё и обо всём догадался, но со злостью во взгляде отрицательно замотал головой, будто движениями своими желал выкинуть из головы страшную мысль.
— Лорен… — голос Гаральда был глух и пуст, будто кто-то постучал о деревяшку.
Сын герцога что-то протянул ему на раскрытой ладони, но слёзы, тщательно сдерживаемые, обязательно полились бы, если бы целитель опустил голову. Ему не хотелось показывать слёз, но более всего на свете боялся он увидеть, что же протягивал ему Гаральд.
Лорен услышал, как заплакала Плио, закрыв рот рукой.
— Как же так?.. — прошептала она и обняла Арнила, который, едва удерживаясь на ногах, прильнул к ней, как на всем ходу волна обрушивается на скалу.
Целитель из Кибельмиды долго смотрел в эти изумрудные глаза и не мог отвести взгляда, наполняясь ужасом, ибо более не видел в них жизни. Наконец он опустил голову, дрожащей рукой взял то, что держал Гаральд, и пустота обрушилась на него…
Цепочка с кулоном в виде Семи Лучей Благодати, окрашенным кровью. Едва ощутил он тёплую тяжесть украшения на своей ладони, он всей Силой своей почувствовал, что то была кровь не только его сестры, но и всех невинно убиенных в ту страшную ночь на жертвенных алтарях Кура.
[1] Вниз по течению Арниха
