Вера Камша - Кесари и боги (сборник)

– Волки? – Пречистая Дева, зачем он о волках?! Мики и так страшно.

– Волки, – подтвердил лесничий, его голос звучал хрипло и тревожно. – Ваше величество, умоляю, молчите.

Кажется, Мики понял. Милика торопливо перекрестила сына, и капитан Риттер быстро пошел вперед. Цигенгоф взял ее под локоть и повел, вернее, поволок следом.

Вдоль тропинки темнели кусты, за ними высились деревья, сквозь пляшущие на ветру ветви виднелась побледневшая луна. Милика пыталась понять, где они, но безуспешно. Ясно было одно – лесничий вел их не той дорогой, которой они пришли. Они пробирались сквозь заросли, меняли тропку на тропку, а впереди светили три звезды – две поменьше и одна нестерпимо яркая, отливающая алым.

Мики молчал. Уснул или трясется от страха? Под ногой треснула ветка, поднявшийся к ночи ветер усилился, по небу побежали редкие облака. Капитан Риттер исчез в очередной дыре, Клаус потянул Милику следом. Ветка стащила с головы императрицы капюшон, поправлять было некогда. Впереди что-то блеснуло. Озеро. В темной глубине утонула еще одна луна. От воды тянет холодом и смертью, сухо шелестит черный тростник, ветер, шорох мертвой травы и что-то еще – далекое, пугающее, непонятное.

Шагавший впереди Риттер на мгновенье замер, а потом побежал, держась самого берега. Цигенгоф припустился за лесничим. Милика едва поспевала за длинноногим графом, юбки путались, дыханье сбивалось, а сбоку плыла ненавистная луна и несся странный плач, тихий и безнадежный. Все было как в кошмарном сне, а может, это и было сном. Милика Ротбарт уснула среди багрового бархата и страшных гобеленов, и ей снится, что она стала ланью, за которой несется волчья стая.

Сердце стучало все быстрей, а вот ноги не успевали. Если б не Клаус, она бы тысячу раз упала. Нет, не упала – легла на увядшую траву, и будь что будет. Зачем бежать? Она только мешает спасать Мики. Людвиг мертв, сына вырастит Руди, а она лишь обуза, камень на шее.

– Клаус…

– Да? – Цигенгоф обернулся, он тяжело дышал, обычно пушистые волосы превратились в прямые сосульки.

– Спаси Мики… А я останусь.

– Дура!

– Клаус!

– Помолчи! – Милика не успела ничего понять, а Цигенгоф подхватил ее, забросил на плечо, словно какой-нибудь мешок, и припустил дальше. Озеро осталось позади, теперь они бежали через луг. Дальний стон стих, а может, она перестала его слышать за хриплым дыханьем Цигенгофа и свистом ветра.

– Милика, смотри… Впереди!

Она честно выглянула из-за плеча Клауса. Костры. И как близко! Лагерь, а в нем солдаты, кони, ружья… Два десятка гвардейцев справятся с сотней разбойников, хотя про разбойников в окрестностях Витте не слышали уже лет сорок.

– Пусти, дальше я сама.

Клаус без возражений поставил ее на землю и улыбнулся. Как дрожат колени, и рука онемела, а она и не заметила. Риттер тоже остановился – услышал разговор?

– Ваше величество, – лесничий тяжело дышал, и радости на его лице не было, – вам нужно немедленно ехать. За Зильберштраль. Даст Бог, успеете.

– Я не понимаю. Почему мы бежим? Куда? – Страх, с вечера державший ее на цепи, сгорел в огне костров, и Милика вспомнила о брошенной статс-даме и о том, что императрица не может въехать в столицу в чужом плаще и на одном коне с мужчиной.

– Помолчи, – вмешался Цигенгоф, вновь хватая ее локоть, – я тебе все объясню потом. Все… Я сначала не поверил, но это – правда. Мы в опасности, но Зильберштраль им не перейти. Нужно успеть, пока они в Вольфзее. Дьявол!..

Она тоже почувствовала, что наступила на что-то мягкое и неприятное и глянула под ноги. Луна услужливо высветила человеческую руку, сжимавшую гвардейский палаш. Лунные блики плясали по вязкой темной лужице, а маслянистая полоса вела дальше, туда, где, раскинув ноги в сапогах, лежал однорукий солдат.

Милика почувствовала, что сейчас упадет, но решительно отстранила Цигенгофа.

– Клаус, он истекает кровью. Нужно…

– Не нужно, – перебил Риттер, – они живых не оставляют.

– Кто? – спросила она и тут же поняла кто.

– Волки, – ответил лесничий, – волки Небельринга, и да поможет нам Бог.

Заспанные стражники безропотно открыли ворота и раздвинули перегораживавшие мост рогатки. Руди бросил им пару талеров, приказав сообщить во дворец, что принц-регент задерживается. Хватит с него на сегодня драк, вранья, предательств и прочей дребедени. Конечно, Рыжего Дьявола очередной раз запишут в сумасброды, да ему какое дело! Главное – вырваться из Витте с его печным дымом, ночными звонами и колотушками сторожей. Утром все начнется сначала, а сейчас ему нужны лишь луна, конь и одиночество.

Спасибо предкам за запрет селиться на правом берегу Зильберштраля, иначе здесь было бы не продохнуть от деревень и постоялых дворов, а так до самой Альтенкирхе лишь холмы, поля да ветер. Хорошо, что никто так и не отменил «Слово Вольфганга», хотя зачем? Земли в империи хватает, и на правобережье никто особо не покушается. Так же как и на право Ротбартов «после захода солнца одним либо с домочадцами, воинами и слугами проезжать Небельринг». Прочим за подобное святотатство грозили плети и клеймо.

Вволю пробежавшийся Нагель еще перед мостом перешел с галопа сначала на рысь, а потом и вовсе на шаг. Ну и ладно, от Витте до Альтенкирхе рысью часа три, но что ему там делать? Немного свободы – вот и все, что хочет принц-регент. Любопытно, что за блажь пришла в голову Вольфгангу? Может, Небельринг в те поры считался священным, может, проклятым, а вернее всего, первому из Ротбартов тоже не хватало одиночества, вот бедняга и обзавелся местом для прогулок под луной. И правильно сделал! Жаль, любая ночь кончается рассветом, а любой путь – возвращением.

Рудольф привстал в стременах, вглядываясь в серебрящуюся дорогу, разумеется, пустынную. Он вернется во дворец к утру, чего-нибудь перекусит, пошлет убийце помощников, а Гудрун – сережки и будет радостно врать, что ничего не случилось. Впрочем, так оно и есть: он жив, четверо убийц мертвы, пятый взят на сворку, а предатель скоро умрет. Обычное дело. «Случится» – это когда его кто-нибудь наконец прикончит. Тогда можно бить в колокола и кричать, что и на Дьявола нашлась управа, только не доставит он такого удовольствия ни его святейшеству, ни Готье Бутору. Вообще никому.

Принц-регент терпеть не мог прорицателей, но обещанные семьдесят семь лет отдавать не собирался. Вольфганг, тот прожил девяносто два, до последних дней ездил верхом, одним ударом перерубал сук толщиной в руку, а последний сын старого волка был на десять лет младше первого правнука. Старик был бы вне себя, узнай он, что Людвиг хранил верность жене и прижил одного-единственного наследника. Впрочем, Вольфганг не видел Милики Линденвальде, а Руди видел. Дочь Хорста Линденвальде походила на серну, если б у серн были голубые глаза. Или на ландыш, или на горлицу. Одним словом, на что-то такое, от чего мужчины теряют голову. Людвиг и потерял, и не он один. Лемке с Цигенбоком недалеко ушли от братца, а вот Руди как-то устоял. Почему, Рыжий Дьявол и сам не знал, но родственные чувства были здесь ни при чем. Любовь, если она есть, никуда не денешь. Ее можно загнать пинками в самую глубину сердца, можно скрыть от всего света, но не от себя. Нет, Руди Ротбарт Милику не любил, но он поклялся Людвигу о ней позаботиться, и он заботится.