— Один северный голодранец, называет себя Трясучка! Мой человек, по имени Дружелюбный! Бродяга! Арестант из Безопасности!
— Да-а? — Шенкт вкручивал палец в человечью плоть, кровь выдавливалась из раны и стекала по его руке между присохших к предплечью золотых полосок, каплями падая с локтя — кап, кап, кап.
— А! А! Я свёл её с отравителем, его зовут Морвеер! Перед Вестпортом, а в Сипани с женщиной, Витари! — Шенкт помрачнел. — Эта женщина может решать вопросы.
— Муркатто, Трясучка, Дружелюбный, Морвеер… Витари.
Безнадёжный утвердительный жест, стиснутые зубы Саджаама разбрызгивали слюну с каждым тяжким, агонизирующим выдохом.
— И куда же она со своими отважными спутниками отправится в следующий раз?
— Точно не знаю! Ах! Она сказала — семеро! Семь человек, что убили её брата! А! Может, Пуранти! Успеть до прихода армии Орсо! Если она завалит Ганмарка, то может попытаться кончить Верного! Верного Карпи!
— Может попытаться. — Шенкт с тихим чпокающим отзвуком рывком вытащил палец и Саджаам осел, сползая по стене, пока не стукнулся копчиком об пол, кривя от боли судорожно дёргающееся, потное лицо.
— Пожалуйста, — прохрипел он. — Я помогу тебе. Я помогу её найти.
Шенкт присел перед ним на корточки, окровавленные руки свешивались с коленей окровавленных брюк. — Но ты уже помог. Дальше я справлюсь сам.
— У меня есть деньги! У меня есть деньги!
Шенкт ничего не сказал.
— Я собирался сдать её Орсо, рано или поздно, вопрос был только в цене.
Снова ничего.
— Тебе без разницы?
Молчание.
— Я говорил суке, что она будет моей смертью.
— Ты был прав. Надеюсь тебя это утешит.
— Не очень. Надо было убить её сразу.
— Но ты позарился на её деньги. У тебя есть что сказать?
Саджаам уставился на него. — Что сказать?
— Некоторым хочется что-нибудь высказать, в конце. А тебе?
— Что ты такое? — прошептал он.
— Я был множеством вещей. Ученик. Посланник. Похититель. Солдат былых войн. Слуга великих сил. Участник великих событий. А теперь? — Шенкт грустно сдул щёки, окинув глазами искалеченные трупы — изогнутые, распростёртые, наваленные посреди комнаты. — Теперь, наверное, я тот, кто сводит счёты других людей.
У Монзы снова тряслись руки и для неё это не явилось чудом. Кинжал, страх, незнание переживет ли она следующий миг. Убили брата, её сломали, погибли все её труды. Боль, иссушающая жажда шелухи, вечное недоверие — день за днём, неделя за неделей. А ещё были те смерти, по её вине — в Вестпорте, в Сипани — огромной массой свинца скопившиеся на её плечах.
Последних нескольких месяцев хватило бы, чтобы затряслись руки у любого. Но может быть, это произошло лишь только тогда, когда Трясучке выжигали глаз. Случилось вместе с осознанием того, что она — следующая. Она взволнованно посмотрела на дверь между своей комнатой и его. Скоро он проснётся. Снова крики — очень плохо, либо молчание — гораздо хуже. Будет стоять там на коленях, смотреть на неё единственным глазом. Тем осуждающим взглядом. Она знала, что должна быть благодарной ему, должна заботится о нём, так как привыкла заботиться о брате. Но всё большая часть её желала лишь бить его ногами и не останавливаться. Может и правда, когда не стало Бенны всё тёплое, и доброе, и человечное в ней осталось гнить вместе с его телом на горном склоне.
Она стянула перчатку и вгляделась в то, что было под ней. Тонкие розовые шрамики, где раздробленные кости засовывали обратно внутрь. Глубокая красная черта, где в неё врезалась проволока Гоббы. Она скрутила пальцы в кулак, точнее во что-то похожее, за исключением мизинца, по прежнему смотрящего в сторону, как дорожный указатель в никуда. Дёргало уже не так сильно, как раньше, хотя достаточно, чтобы она скорчила гримасу, когда всплеск острой боли, прорезавшись сквозь страх, развеял её задумчивость.
— Месть, — прошептала она. Убить Ганмарка было всем, что сейчас имело значение. Его мягкое, грустное лицо, его слабые, водянистые глаза. Спокойно ударил Бенну мечом в живот. Перекатил через перила террасы его тело. Вот так вот. Она крепче сдавила кулак, оскалив на него зубы.
— Месть. — За Бенну и за себя. Она была Мясником Каприла, бесстрашным, беспощадным. Она была Талинской Змеёй, смертельной, как гадюка и не более склонной раскаиваться. Убить Ганмарка, а затем…
— Того, кто следующий. — И её рука была твёрдой.
Громкий топот бегущих ног донёсся из зала снаружи и постепенно удалился. Она услышала, как кто-то кричит в отдалении, не в силах разобрать слова, но и не в силах ни с чем спутать предельный ужас в его голосе. Она пересекла комнату и открыла окно. Её комната, или камера, располагалась высоко, в северной лицевой части дворца. Каменный мост соединял берега Виссера выше по течению, крошечные точки быстро двигались по нему. Даже с этого расстояния ей было ясно — люди бегут, спасая жизни.
Хороший генерал обязан различать запах паники, и внезапно, всё кругом завоняло. Должно быть люди Орсо наконец взяли стену. Разграбление Виссерина началось. Вот уже Ганмарк устремился во дворец, чтобы заполучить в собственность знаменитую коллекцию герцога Сальера.
Скрипнув, отворилась дверь и Монза крутанулась в развороте. В проходе стояла капитан Лангриер, одетая в талинскую форму, в руке выпячивался мешок. У одного её бедра висел меч, а у второго — длинный кинжал. У Монзы ничего подобного не было и ей оставалось лишь остро осознавать сей факт. Она встала, свесив руками по бокам, пытаясь выглядеть так, будто не готова каждой мышцей к смертному бою. И к смерти, что гораздо более вероятно.
Лангриер не спеша вошла в комнату. — Так ты на самом деле Муркатто? Ничего себе.
— Я Муркатто.
— Светлый Бор? Мусселия? Высокий Берег? Ты выиграла все эти сражения?
— Верно.
— Ты приказала перебить весь тот народ, в Каприле?
— Чего доёбываешься?
— Герцог Сальер объявил, что решил сделать по твоему. — Лангриер небрежно бросила мешок над пол. Обвиснув, он раскрылся. Внутри сверкнуло металлом. Талинские латы, которые Дружелюбный раздобыл возле пролома. — Лучше надень их. Неизвестно, сколько времени понадобится твоему другу генералу Ганмарку подойти сюда.
Стало быть, жива. Покамест. Монза выудила из мешка лейтенантский китель и натянула его поверх своей блузы, спешно застёгивая. Лангриер наблюдала за ней с минуту, а потом заговорила.
— Я просто хотела сказать… пока выпал такой шанс. Ну. Что я всегда тобой восторгалась, вот так вот.
Монза вылупилась на неё. — Чего?
