— Ты разве не знал, что я ушла из обители?
— Да, мне сказали. Но я думал, что ты ушла в какой-нибудь другой монастырь.
— Ну что ты! Меня от него тошнило. Там прямо как в клетке. Многим из них нравится — они чувствуют себя в безопасности. Но мне… Я не создана для такой жизни.
— Меня тоже когда-то хотели запереть в монастыре, — сказал я.
— И ты тоже сбежал?
— Да. Но мне удалось сбежать раньше, чем меня заперли. А где же ты живешь теперь, Кери?
Она словно не услышала вопроса.
— Стало быть, ты тоже не был предназначен для такого? Для жизни в оковах?
— В оковах, но не таких.
Она призадумалась. Но я сам не мог понять, что сказал, а потому молчал и просто смотрел на нее, наслаждаясь этими мгновениями.
— Мне так жалко было твою матушку! — сказала она.
— Спасибо, Кери.
— Она умерла почти сразу, как ты уехал. Наверно, тебе все уже рассказали?
— Да. Я сразу, как вернулся в Маридунум, первым делом пошел в обитель.
Кери молчала, глядя в землю, ковыряя траву пальцем босой ноги — словно танцуя, и золотые шарики у нее на поясе тихо звенели.
— Я знала, что ты вернулся. Об этом все говорят.
— В самом деле?
Она кивнула.
— В городе мне сказали, что ты принц и к тому же великий маг…
Подняла глаза — и запнулась, с сомнением разглядывая меня. Я был в самой старой своей одежде, в тунике с пятнами зелени, которые не мог отстирать даже Кадаль, и плащ мой изорвался по кустам. На мне были парусиновые, как у раба, сандалии — что толку таскать кожаные по высокой мокрой траве? По сравнению с тем прилично одетым молодым человеком, которого она видела два года назад, я, должно быть, выглядел сущим оборванцем. Она спросила с детской прямотой:
— Ты по-прежнему принц, теперь, когда твоя мать умерла?
— Да. Я сын верховного короля.
Она раскрыла рот.
— Верховного короля? Об этом никто не говорил…
— Не многие об этом знают. Но теперь, когда моя мать умерла, я думаю, это уже не важно. Да, я его сын.
— Сын верховного короля… — благоговейно выдохнула она. — И маг к тому же! Я знаю, что это правда.
— Да. Это правда.
— Ты однажды сказал мне, что ты не маг.
Я улыбнулся.
— Я сказал, что не могу вылечить тебя от зубной боли.
— Но вылечил же!
— Это ты так сказала. Я тебе не поверил.
— Твое прикосновение может вылечить от всего на свете! — сказала она и подступила ко мне вплотную.
Ворот ее платья отвис. Грудь у нее была белая, как жимолость. Я ощутил ее аромат, аромат пролесок и горьковато-сладкий запах сока раздавившихся между нами цветов. Я протянул руку, потянул за ворот платья, и шнурок порвался. Груди ее были круглые, полные и мягкие-мягкие. Они круглились в моей ладони, как грудки голубей моей матери. Помнится, я думал, что она вскрикнет и оттолкнет меня, но она уютно прижалась ко мне, рассмеялась, обвила руками мою голову, зарылась пальцами в мои волосы и куснула меня в губу. А потом вдруг повисла на мне всем своим весом. Я попытался удержать ее, неуклюже нагнулся ее поцеловать, потерял равновесие и рухнул вместе с нею на землю. Вокруг рассыпались цветы.
Я не сразу понял, в чем дело. Поначалу был смех и прерывистое дыхание и все, что чудилось мне по ночам, но это казалось игрой оттого, что она была такая маленькая, и из-за тихих стонов, которые она издавала, когда я делал ей больно. Она была гибкая как тростинка и вся мягкая; я, наверно, должен был чувствовать себя на верху блаженства. Но внезапно она издала горловой звук, словно задыхалась, изогнулась в моих объятиях — я видел, так корчатся в агонии умирающие, — и ее губы метнулись вверх и прижались к моим губам.
И внезапно я сам начал задыхаться. Ее руки тянули меня вниз, губы засасывали, ее тело влекло в тесную, кромешную тьму, где нет ни воздуха, ни света, ни дыхания, ни голоса бодрствующего духа. Могила в могиле. Страх вонзился в мой мозг, подобно раскаленному добела клинку. Я открыл глаза — и не увидел ничего, кроме бешено вращающихся огней и тени дерева, чьи шипы терзали меня, как копья. Что-то жуткое вцепилось мне в лицо. Тень боярышника разрослась и затрепетала, передо мной разверзлось устье пещеры и стены ее надвинулись, погребая меня под собой. Я рванулся, оттолкнул ее и откатился в сторону, вспотев от страха и стыда.
— В чем дело?
Голос ее звучал глухо. Она водила руками в воздухе, пытаясь нащупать меня.
— Извини, Кери. Извини.
— Ты о чем? Что случилось? — Она повернула ко мне лицо, полускрытое разметавшимися золотыми волосами. Глаза у нее были полуприкрыты и затуманены. Она потянулась ко мне. — Ну, что ты? Иди сюда. Все в порядке. Я покажу тебе. Просто иди сюда.
— Нет. — Я попытался мягко отвести ее руки, но весь дрожал, и жест получился неуклюжим. — Нет, Кери. Оставь меня. Нет.
— В чем дело? — Она открыла глаза и приподнялась на локте. — Послушай, похоже, ты этим никогда раньше не занимался! Правда ведь? Да?
Я ничего не ответил.
Она рассмеялась, но смех вышел резким и пронзительным. Она снова перекатилась на спину и протянула мне руки.
— Ну ничего. Научишься. Ведь научишься же? Ты ведь мужчина, в конце концов! По крайней мере, я думала, что ты мужчина…
И в порыве внезапного раздражения выпалила:
— Ну что же ты, бога ради! Давай скорей! Говорю тебе, все будет в порядке.
Я схватил ее за руки и удержал так.
— Кери, извини. Не могу объяснить тебе, но это… Просто знаю, что не должен этого делать. Нет, послушай, подожди! Дай мне время…
— Пусти!
Я разжал руки, она вырвалась и села. Глаза у нее были злые. В волосах запутались цветы.
— Ты не думай, Кери, это не из-за тебя, — сказал я. — Ты здесь совершенно ни при чем…
— Недостаточно хороша для тебя, да? Потому что моя мать была шлюха, да?
— Разве? Я даже не знал.
Внезапно я почувствовал себя бесконечно усталым и осторожно сказал:
— Я же говорю, ты здесь ни при чем. Ты очень красивая, Кери, и когда я тебя увидел, то почувствовал… ну, ты, должно быть, знаешь, что я почувствовал. Но тут дело не в чувствах. Это стоит между мной и… Это связано с моей…
Я остановился. Все было бесполезно. Она смотрела на меня блестящими и пустыми глазами, потом резко отвернулась и принялась отряхивать платье. И вместо того чтобы сказать «с моей силой», я закончил:
— С моей магией.
— С магией!
Она выпятила губу, как обиженный ребенок, резким рывком затянула поясок и принялась собирать рассыпавшиеся пролески.
— Магия! Магия! — презрительно повторяла она. — Ты что, думаешь, я верю в твою дурацкую магию? Ты что, в самом деле поверил тогда, что у меня болели зубы?
