— Он прислал сюда орды Утгарда, чтобы сломить твою гордыню.
Зигфрид в ярости воткнул Нотунг в землю, и меч задрожал, задев камень.
— Один! Как он мог так отплатить мне за мою храбрость? Разве я не действовал ему во славу? Разве я не выковал меч, который он когда-то дал моему роду?
Брюнгильде хотелось как-то успокоить принца, взять его за руку, но в последнее мгновение она сумела подавить это желание.
— Слава и честь порождают зависть и ненависть. Таков закон равновесия мира, — сказала валькирия. Ее глаза, намного превосходящие человеческие, не успели заметить быстрого движения, которым Зигфрид выхватил Нотунг из земли и поднес меч к ее горлу. Подрагивая, меч застыл на волоске от шеи Брюнгильды.
— Не знаю, способен ли Нотунг убить тебя, — холодно произнес принц, — но я готов проверить это.
— И зачем?.. — В голосе Брюнгильды не было страха, одно лишь любопытство.
— Мне нужен твой конь, который способен перемещаться между мирами. Я поеду на нем в Утгард и освобожу Ксандрию.
В Утгарде, как и в Асгарде, время не ощущалось. Оно имело значение в среднем слое мира, Мидгарде, поскольку определяло там течение жизни. В Мидгарде, где жили люди, где солнце разделяло день и ночь, где почва подчинялась смене сезонов и где чувствовалось изменение всего живого, время играло важную роль. В Утгарде же нельзя было обрести счастье. Здесь титаны изнывали в своей бесконечной борьбе, и никто не мог измерить вечность. Все, что происходило на среднем слое мироздания, в Утгарде не находило отклика, и те четыре дня, что Зигфрид в Ксантене ждал Брюнгильду, в Утгарде длились не дольше мгновения и не меньше жизни.
Лишь Ксандрия, которая была родом из Мидгарда, в этом подземном мире чувствовала, как ее жизнь угасает. Королева не боялась этого — наоборот, она перестала молиться своему богу и шептать имя любимого в тот момент, когда два или три демона насиловали ее тело. Единственное, о чем она умоляла, это смерть. Ксандрия надеялась, что по крайней мере эту, скромнейшую из ее просьб, выполнят.
Но не такова была воля Одина, и, каким бы слабым и истерзанным ни становилось тело королевы, он не позволял угаснуть в нем искре жизни. Сейчас она была уже меньше, чем человеком, меньше, чем куском мяса.
Ксандрия была добычей.
В какой-то момент ее тело перестало кровоточить: не было крови ни в ранах, ни в ее лоне, прежде подчинявшемуся ритму женского организма. Иногда, чувствуя онемение руки или ноги, она царапала их сломанными ногтями, чтобы посмотреть, гниет ли ее плоть. Язык Ксандрии касался расшатанных зубов: некоторым демонам нравилось бить женщину по лицу, входя в ее тело.
В орде были демоны как мужского, так и женского пола. Хотя внешне они были очень похожи, Ксандрия быстро научилась их различать: демоны-мужчины желали поскорее излиться в нее, насилуя ее вдвоем или втроем. Кончив, они отступали от пленницы, язвительно ухмыляясь. Демоны быстро сообразили, в какие отверстия могут изливать свое семя, и не заботились о том, чтобы обеспечить удобный вход.
Демоны-женщины не пытались насиловать королеву. Наоборот, они ревновали ее и подползали к ней, когда Ксандрия лежала в полуобмороке. Тогда они кусали женщину за грудь, вырывали у нее клочки волос, плевали ей в глаза. Их было так много, что в какой-то момент Ксандрия утратила им счет. Иногда ей казалось, что они приходили издалека, словно королева из Мидгарда была лакомством, которым каждый мог насладиться по-своему.
Что делать душе, которой не дано умереть, но которая не может выносить жизнь? Она отделяется от тела — медленно, тихо, как будто уходит от семьи, которую оставляет туманной ночью, чтобы отправиться в неизведанные дали за новым счастьем. Сознание Ксандрии связывало ее душу и тело воедино, связывало прочным узлом, но часто, когда тело спало, сознание отправлялось в краткие путешествия, пытаясь найти себе лучшее пристанище. Пробуждаясь, королева впадала в отчаяние, и с каждым разом сознанию требовалось все больше времени, чтобы выполнить свой долг перед телом. Вскоре стало понятно, что разуму не терпится окончательно покинуть несчастное тело.
Ксандрии не было больно, когда она замечала, что разум покидает ее тело. Наоборот, боль приходила при возвращении разума, когда она снова ощущала огромные члены демонов в своем теле, когда их когти искали не успевшие зарубцеваться раны, чтобы доставить ей максимальную боль. Иногда она говорила сама с собой, чаще всего лишь в мыслях, чтобы не привлекать внимания. Иногда в ее голове возникало одиноко танцующее слово «шлюха». Шлюха. Так, как говорилось в пророчестве.
А вскоре и душа королевы отказалась от своего обещания оставаться в теле. Но если разуму не о чем было сожалеть, поскольку он оставлял всего лишь гниющий кусок плоти, то душа отчаянно сопротивлялась, потому что за многие годы существования в этом теле она полюбила его. Что касается Ксандрии, то ей больше нечего было предложить разуму, ей хотелось спасти хотя бы душу. И разум понял, что тело уже не удержать. И поняв это, он покинул истерзанную плоть…
Конечно же, Зигфрид не мог убить Брюнгильду. Во-первых, она уже была мертва. Во-вторых, сердце валькирии не билось, а то, что принцу казалось ее телом, на самом деле было иллюзией. Иллюзия же выглядела настолько телесной, насколько этого хотела Брюнгильда. Прежде чем Зигфрид успел бы подумать о том, чтобы опустить меч, призрак валькирии исчез бы, предоставив мечу возможность рубить ночной воздух.
Но отчаянное мужество Зигфрида произвело впечатление на Брюнгильду.
— Немногие мужчины отважатся угрожать валькирии.
— Если бы я боялся тебя, это означало бы, что мне еще есть что терять, — возразил Зигфрид, мысленно ругая себя за то, что его рука дрожит. — Но вы все у меня отняли.
— Кроме твоей жизни, — напомнила ему Брюнгильда. — И это большее сокровище, чем ты можешь себе представить.
— Мне не жить без Ксандрии, — угрюмо произнес Зигфрид.
Брюнгильда криво улыбнулась.
— Когда она была твоей, ты об этом не думал.
По телу Зигфрида прокатилась волна дрожи, и совершенно немужские слезы покатились по его щекам.
— Не напоминай мне! Сейчас имеет значение только настоящее. И если она жива…
— Она жива…
— Тогда я найду ее! И вся эта злая шутка завершится.
Сила воина, которая дала ему мужество приставить меч к горлу валькирии, быстро иссякала. Брюнгильде было жаль его. Может, это и было ее ошибкой с самого начала? Жалеть воинов не входило в обязанности валькирии.
— Злая шутка как раз состоит в том, чтобы ты искал ее. Неужели ты думаешь, что Ксандрия выжила случайно? Этого хочет Один, который уверен, что глупый Зигфрид попадется на его приманку.
