— Туго же до тебя доходит, — улыбнулся он. — Я уж и дивиться на то перестал. Сам Тор-старший ведь бледная копия своего мейстера, Хельмута. В смысле что весь такой нежно-серебристый: характер у него, возможно, и покруче отцова. А от самого Хельма есть пошёл наш высокий род. Хельмутово семя — оно крепкое и всё прочие влияния и вливания превозмогает. Только что в рыжее окрашивается, стоит кому-то такой масти к роду приплестись. Стелламарис, жена Тора, прямо медная, и моя бабка Бахира была вся золотая, вот и вышло то, что вышло. А черты у большинства королят остались фамильные, не весьма разборчивые.
— Это у тебя-то неразборчивые?
— А как же! Вечно с другими путаешь. Или других — со мной.
Весна сменилась щедрым летом, расцвеченным удивительными красками. Галина отыскала себе дело, куда более приятное, чем ходить за больными и выздоравливающими, и не требующее таких умений: следить за детьми. Были они здесь одновременно свободолюбивы и покладисты, шумны, но не назойливы, разумны без вредности, лет с двух начинали выпасать себя сами. А Лес не позволял им вредить себе и ему самому слишком сильно.
Орихалхо помогала хирургам и к тому же упражнялась во владении оружием вровень с Рауди, к которому постепенно возвращалась если не прежняя сила, то ловкость и увёртливость.
И вплотную к этой лесной идиллии стояла другая — море, где в этот сезон не было сокрушительных бурь, — и все же грозное и дышащее опасностью.
Дни стекали наземь тонкой струйкой осенней листвы, а ночи звенели хрустом льдинок, затягивающих колеи и промоины, когда у Галины начались роды. Первым заметил это мужчина — его теперь укладывали с краю, чтобы помешать будущей матери свалиться с края ложа, пускай и невысокого.
— Черт, подо мной мокро, — вскочил и ругнулся. — Или я во сне по-детски согрешил, или ты, будущая мамаша, свои воды проворонила.
Со стороны стенки поднялась Орихалхо:
— Волчара, ты что? Ей ещё по-людски месяца полтора дохаживать!
— Ну, тогда прежде времени рожает. Гони к повитухе, поднимай.
В акушерках на Острове числилась Тахина, Тахи, женщина без лекарского образования, но с немалым практическим опытом. Насчёт будущего младенца Галины она явно знала куда больше, чем будущая мать.
— Всё ладно, — проговорила она, едва откинув кожаную занавесь. — Дитя мелкое да юркое идёт, не беда это — удача.
— Какое там идёт? Схваток и то не чувствую, — пожаловалась роженица.
— Будут тебе схватки, — фыркнула Тахи. — И правильные осады городов тоже вскорости предвидятся. На-ка, выпей горечи. И не кривись, голубка ты наша почтовая — терпи. Больно кувыркаться была горазда. Как турман в воздухе.
Что там была за гадость, Галина, распростертая на ложе, понять не успела: внутренности от неё будто стиснули в кулак, а потом начали отпускать палец за пальцем.
— А, вот теперь работай как следует.
— Спорынья, что ли? — проговорила рутенка. — Запрещено же.
— Не любопытствуй. В Рутении, может статься, и красные грибы запретили, а для вещих снов ой как хороши. Добавлю ещё про масло здешнего кедра и привозного мускатного ореха.
Опять сдавило, как в тисках. Снова распустило, как желе на тарелке.
— Старайся. Быстрее, — отчего-то без прежней шутливости в голосе проговорила повитуха.
— Не могу. Схватки. Н-не потуги.
— В кого ты такая учёная удалась, — Тахи поспешно ополаскивала руки, Орихалхо подносила утирку, слегка ошеломлённый происходящим Рауди стоял литым монументом.
Потом всё как бы затянулось дымкой. Галина ещё чувствовала чью то руку поверх живота, другую — внутри.
А потом её вырвало — всем телом и изо всех дыр.
И раздался звонкий вопль.
— Тоже скажете — недоносок, — услышала она, едва очнулась. — Все, что полагается, на месте. И ноготки, и волосики тёмные, курчавые, и сосать уже просится. Вон какие губки — птичьей гузкой. Подложить, что ли.
— Только не к груди. Бесовы рожки ей ни к чему, да и молозиво не подошло, — деловито проговорила Орихалхо.
— Умнее меня хочешь быть, ага?
— Давайте сюда, — кое-как пробормотала родильница.
— Да погодите, — вмешался Рауди. — Вы сначала мамашу-то обмойте и смените под ней простыни. Мелкой и у меня на руках тепло.
Галина хотела сказать, что ему трудно будет удержать младенца такими немощными руками, но посовестилась.
И настиг её счастливый сон.
Безымянная дочка Галины, судя по всему, намерена была хорошо укорениться в жизни. Сосала грудь истово, кричала во всю силу лёгких, спала во все завёртки и устраивала под собой море. Оттого пришлось затащить в крошечный домик лишнюю кровать, с высокими бортами на манер далёкого Запада. Впрочем, малышка не реже, чем у матери, спала рядом с отцом.
И, разумеется, с Орри. Та в самый первый день совершила некий загадочный обряд: отцедила у подруги несколько капель молозива и натёрла ими басселард. Пояснила:
— Теперь всё для тебя завершено. Три жертвы принесены: крови, семени и молока. Видишь, как нефрит заиграл жемчугом и перламутром?
— И что дальше? Право, теперь, когда ты сотворила симпатическую магию, мне станет неловко использовать кинжал для уничтожения.
— Он создан не для того. Это талисман для благополучного зачатия и родин.
— А они уже совершились. Знаешь что? Подержи его пока у себя, ладно? И вообще распорядись. Как бы мне не начать бояться этого…хм… амбивалентного артефакта. В смыле работающего на обе стороны.
Всё было бы хорошо. Два обстоятельства беспокоили Галину: кожа дочери упорно сохраняла странный красноватый оттенок, с которым родилась. И Рауди, едва отойдя от хвори и получив на руки желанную игрушку, начал тяготиться островной идиллией. Он постоянно донимал обеих своих дам россказнями о своих подвигах, со слезой в глазу отзывался о побратимах, переломал о чужие головы и плечи уйму писчих тросточек и непрестанно пачкал все попадающиеся ему на глаза клочки бумаги и пергамента чернилами — тренировался в чистописании.
Наконец, женщины не выдержали. Объявили отцу Малдуну, что собираются, наконец, вернуться, что долг зовёт и труба трубит. Рауди практически излечен, а новорожденная… Что ей станется на коротком пути и тихом море?
Решение было самую малость авантюрным, но в конце-то концов, те так уж мало ребятишек сплавляли по водам в бочке, ларце или корзинке. Пригнали здешний катамаран — чуть покрупнее того, что доставил на берег Рауди. Девочку укутали покрепче, на всякий случай взяли с собой пару спасательных плотиков из коры местного пробкового дуба, уселись — и парень с веслом отчалил от вечнозелёных берегов.
