Когда принц подходит ближе, незнакомец поднимает голову. У него раскосые глаза и широкие скулы. На нём одежда южных племён: длинная белая рубаха и чёрная накидка без рукавов. На голову намотана полоса желтоватой ткани, судя по толщине, весьма длинная. Пустынник, из южных племён, живущих на самой границе обитаемого мира. Что он тут позабыл? Это ведь не его война.
— Кто ты? — хрипло спрашивает Мануил.
— Уже никто, — спокойно отвечает пустынник, не обращая внимания на остриё меча, направленное в его лицо. — А кто ты?
— Принц Мануил, — неожиданно признаётся капитан-комит. И опускает меч.
— Далеко же тебя занесло, наследник Ойнаса, — говорит пустынник. И невозмутимо опускает взгляд, как будто принцы проходят мимо него каждый день.
— Как ты выжил? — спрашивает Мануил первое, что приходит в голову.
— Око бури, — пожимает тот плечами. Мануил какое-то время ждёт продолжения. Но нет — это всё.
— Что это было? — задаёт он третий вопрос, который, по-хорошему, следовало бы задать первым.
— Пойдём, покажу. — Пустынник поднимается на ноги и машет рукой, призывая идти следом. Мануил, после недолгих колебаний, подчиняется.
У каменных ступеней лежит скрюченное тело. Это старик, чьё тело выглядит так, будто его долго терзали дикие звери. Однако, приглядевшись, принц понимает, что эти ужасные увечья лежащий в траве нанёс себе сам. Об этом говорит искривлённый рот, испачканный красным, об этом кричат куски плоти, упавшие рядом. Кажется, старик просто откусывал их от себя и выплёвывал.
— Что у него с глазами? — Мануил снова спрашивает о том, что не так уж важно, а сам думает об оке бури.
Пустынник тихо смёётся.
— Ойнас решил покорить эту землю, ничего о ней не зная? Поступок, достойный величайшего из королей. Это один из Смотрящих-за-горизонт. Их так называют за отрезанные веки. Без них глаза высыхают и превращаются в бельма.
— Но зачем творить с собой такое?
— Хотя бы вот за этим, например… — Пустынник простирает руку над мёртвым полем на горизонте. Даже не мёртвым, нет. Неподходящее слово. Пустым — так будет правильней.
— Хочешь сказать, этот туман вызвал он? — Глаза Мануила наливаются кровью. — Это что — какое-то колдовство?
— Колдовство, — соглашается пустынник. — Древнее, как мир. Поспеши — вон за тем холмом шатёр твоего отца. Не знаю, к счастью, или нет, но он жив. Эту мерзость удалось остановить вовремя: один из его советников заплатил за это жизнью. Его звали Гаюк.
— Гаюк? — непонимающе переспрашивает Мануил. — Тайный советник? Но как он смог это остановить?
— Потому, что знал — как. — Пустынник хмурится. — Поспеши, сын Ойнаса. Скоро, когда все придут в себя, люди, наколдовавшие эту мерзость, придут говорить с твоим отцом.
— О чём? — скалит зубы Мануил.
— Об условиях мира. Ведь твой отец проиграл эту войну. Пока, правда, ни ты, ни он этого ещё не поняли. Однако это так.
— Ты… — Челюсти Мануила сводит злая судорога. Он снова поднимает меч и делает шаг вперёд. — Ты — заодно с ними?
— Нет, — качает головой пустынник. — Нет, никогда больше. Теперь, когда они победили — это ваша ноша. Не моя. Теперь вы отвечаете за них.
— Что ты несёшь? Как эти дикари могли победить нас? Или… — Мануил спотыкается, ошеломлённый тем, что только что осознал. — Или — они могут это ещё раз? Они могут делать такой туман, когда того пожелают?
— Могут, — соглашается пустынник. — Это древнее и опасное умение, которому при должном рвении можно научиться. За него, правда, рано или поздно, придётся расплатиться жизнью, но многих это не останавливает. Лучше тебе поглядеть на всё своими глазами. Скоро они придут к твоему отцу.
— Кто ты? — снова спрашивает Мануил, не в силах поверить в слова загадочного незнакомца. — Как твоё имя?
— Уже неважно, — отвечает тот, сгорбившись и глядя в сторону. — Теперь я просто Агд. По-вашему это значит: раб.
— И кому же ты служишь, раб? — Мануил нарочно сплёвывает эти слова презрительно, через губу.
— Своему богу.
— И что это за бог?
— Я сам его выдумал, — признаётся Агд. — Точнее, открыл ему дорогу сюда, к нам. Ведь нельзя просто взять и выдумать что-то: все вещи существуют изначально. Просто для некоторых из них ещё не пришло время.
— Я ничего не понял, — откровенно говорит Мануил.
— Это неважно, — отвечает пустынник. — Иди, сын Ойнаса. Мы ещё встретимся. Очень нескоро, но встретимся.
— Зачем? Для чего?
— Мы встретимся, потому, что для нашей встречи придёт время. Скажи мне: ты ненавидишь этих людей? — Пустынник описывает ладонью неровный круг, и принц не сразу понимает, о ком он говорит. — За всё, что они сделали?
— Я не знаю, — отвечает Мануил, внезапно для себя. — А они точно — люди? Разве люди могут такое?
— Люди могут многое, если речь идёт об уничтожении себе подобных. Однако в мире существуют силы, которые гораздо хуже самых злых людей. Когда между людьми и нелюдями не останется существенной разницы, мир повиснет на тонкой нитке. Жди этого дня, сын Ойнаса — он настанет, когда мы, к сожалению, будем ещё живы. Жди — я пошлю тебе весть.
— Весть о чём?
— О том, что ты должен убить своих детей и себя. Если хочешь, чтобы этот мир жил дальше.
— Ты безумен, — усмехается Мануил.
— Да… — Пустынник смеётся, соглашаясь. — Это точно. Однако, безумие — это просто ум, на который смотрят сквозь толстое стекло. Многие вещи выглядят расплывчатыми и странными. Когда ты станешь королём, твоим Тайным советником будет накарреец. Как, по-твоему, это звучит?
— Безумно, — отвечает Мануил.
— До встречи, Белый Барс, — говорит пустынник и растворяется в воздухе. Какое-то время принц оторопело смотрит на догорающий костёр и пустое место рядом с ним. Потом начинает спускаться с холма — ему предстоит долгий путь.
Король третьей части мира, населённого людьми, медленно открыл глаза — спустя тридцать лет. Темнота вокруг никуда не делась, но призрак отца исчез. Три неярких огонька тоже остались на своих местах. Стало легче дышать — немного.
— Агд, — произнёс он вслух. — Раб бога, которого выдумал сам… Значит, оно настало, то время, о котором ты говорил…
За распахнутыми ставнями легонько громыхнуло — над морем собиралась гроза. Хорошо — подумал Мануил. Значит, завтрашнее утро будет свежим и принесёт хорошие новости.
Человек жил на холме вот уже шестой день. Всё это время он неустанно следил за морем. Даже ночью, когда это занятие могло показаться нелепым.
В первый же день он убил своего коня, дрожащего, взмыленного после долгой скачки. Убил на самой кромке прибоя, точным ударом меча прямо в надувшуюся на шее вену. Посмотрел, как море жадно лижет красный песок, присел на колено, вырезал из крупа два больших куска, и обвалял их в песке, чтобы не кровили. Всё остальное бросил прямо там, на берегу: унесёт с отливом. Ни к чему привлекать хищников.
