— Она так мечтала увидеть Ноймаринен, — прошептала Селина. — Ее величество гостила в замке, когда... носила младшую дочь. Там водопад и над ним двойная радуга... всегда радуга...
— Хватит, Сэль, — пресекла чреватый обоюдными слезами разговор Луиза. — Давай лучше прочитаем.
«Сударыня! — писал способный осчастливить женщину граф. — Вас, без сомнения, удивит мое письмо, но в память о той, чье заточение Вы дважды разделили, я обязан сделать для Вас и Вашей дочери все, что в моих силах. Ее Величество Катарина, чьим другом я имел счастье быть, много рассказывала о Вас и юной герцогине Окделл, мучаясь тем, что отпустила своих самых верных и любимых подруг в обреченный Надор. Если б только она успела узнать, что Вы живы и в безопасности, если б только в роковой день рядом с ней оказались Вы, но судьба рассудила иначе.
Вернувшись в Старую Придду, я совершенно случайно узнал, что Вы и Ваша дочь сумели спастись. Все, что я могу, — это исполнить невысказанное пожелание Ее Величества и просить регента оценить Вашу верность по достоинству. Не сомневаюсь, что Ее Величество просила бы об этом, если бы умирала в сознании, зная, где Вы и что с Вами.
Примите мои уверения в преданности и готовности служить и поверьте, что это не пустые слова.
Искренне Ваш, Эрвин Литенкетте».
— Прочти. — Луиза протянула письмо смотрящей на нее во все глаза дочке. — Все очень просто.
Друг ее величества... Как же! Коту ясно, что граф был по уши влюблен, возможно, надеялся, возможно, не зря. Водопады с радугами вряд ли поминались просто так, вот про Эпинэ Катарина говорила правду, про Эпинэ, про Алву и, наверное, про «дорогих подруг». Знала б мертвая лисичка, с чего дуэнья полезла за ней в Багерлее... Но у дочки и Айрис верность была настоящей, вот и аукнулось.
— Мама... — Бумажный листок лег на льняную скатерть. Маршал сорвался с места и сиганул на стол — нюхать. — Мама, это неправильно! Мы живы, а Айри и ее величество... И все... Ну зачем так? За что?
— Так вышло, — отрезала Луиза. — Нашей вины в этом нет, как и заслуги. Только судьба и вообще... кто-то ведь должен был написать Проэмперадору про Надор и прочие страхи, не Зоя же с папашей твоим!
— А ее величество?.. Почему она... Нас у тебя пятеро, и обошлось! Это только первый раз опасно...
— Это опасно всегда. — Луиза не выдержала, хлюпнула носом. Умерших родами нельзя не жалеть, а то, что пережила королева, вколотило бы в гроб и самую здоровую из кобыл. — У Катарины шалило сердце, ты же знаешь.
Селина кивнула. Она теребила платок и смотрела невидящими глазами, а по щекам катились слезы. Эх, барона бы холостого сюда, если не больше! Только дочка не станет плакать и терзать тряпочки при выгодных кавалерах — не Катари. Впрочем, кто знает, как и над чем королева рыдала в юности, да и была ли у нее эта юность?
2
На второй день плавания Руппи выспался. Ему никто не мешал, и лейтенант малодушно наслаждался тем, что можно не озираться по сторонам, выискивая сперва неприятности, а потом способ с ними справляться, и вообще — теперь все зависит от шкипера. Думать о зимовке раньше времени Фельсенбург не собирался, разве что припоминал рассказы Мартина, а «Селезень» упорно пробирался на север.
Ветер беглецам благоприятствовал не слишком, то слабея, то дуя навстречу, но Юхан выжимал из ветра и корабля все, на что те были способны. Фельсенбург не слышал, что именно Добряк объяснил команде, но люди выкладывались впору лучшим марсовым его величества. Флотский лейтенант даже при желании не смог бы их в чем-то упрекнуть, а желание отсутствовало. Напрочь. Отоспавшийся Руппи ленился и блаженствовал наперегонки с Гудрун. Кошка словно всю жизнь зевала на чаек и точила когти о мачты, а Руппи казалось, что грязная столичная жара и страх опоздать, не справиться, перепутать хоть и были, но очень-очень давно. Единственное, чем аукалось пережитое, — это нежеланием не только сходить на берег, но даже на него смотреть.
Лейтенанта тянуло в открытое море, а Юхан все светлое время жался к зубастым прибрежным скалам, порой немало рискуя. Вот и сейчас «Селезень», борясь со встречным ветром, шел в неуютной близости от рифовой гряды Дохлая Минога. Эту мерзавку, возле которой, как и у Двух Китов, каждый год кто-то да гробился, Руппи узнал даже без карт. Показаться трусом лейтенант не боялся, а объяснение получить следовало — Добряк свою посудину обожал, это Фельсенбург сообразил еще в первую встречу, значит, шкипер опасается чего-то пострашней Дохлячки.
Юхан, как и следовало ожидать, торчал на полуюте — следил за марсовыми. Руппи выждал, пока не закончится очередной маневр и утиная башка с приоткрытым клювом не нацелится в щель меж двумя бурунами. Шкипер отложил рупор и залихватски щелкнул по своей любимой фляжке — эту его манеру Руппи уже знал.
— Из такого ветра штаны не сошьешь!.. День добрый, сударь. Что-то нужно?
— Нет, спасибо. Первый раз вижу, что Дохлячку обходят не с моря. Не слишком ли рискованно? Пусть вы и знаете здешние воды, но не до последнего же камня...
— До последнего одна крабья теща знает! — «успокоил» Клюгкатер. — Только деваться некуда. Пока вы в столице, прошу прощения, развлекались, у нас тут свое веселье шло, отворотясь не отплюешься! Хорошо, адмирала вашего тут нет, а вам я уже говорил — фрошерам в Хексберг с самой весны не сидится, а по рукам им дать толком некому. Да и нечем...
Вот так война, которую не то чтобы забыл, а отодвинул, и догоняет. Талигу не до эйнрехтских интриг, у него свои заботы, хотя для того же Вальдеса одинокий купец не добыча.
— Бешеному за такими, как мы, гоняться не с руки, — снял с языка Юхан, — так другие найдутся. Этим летечком, будь оно неладно, раз уж нос из гавани высунул, ходи осторожно. С ветром и камнями я как-нибудь управлюсь, а вот с фрошерами... В море от ихних фрегатов не уйти, а сюда, если не дураки, сами не сунутся.
— Дураков у фрошеров я не видел. — Проклятье ублюдкам, натравившим кесаря на «беззащитный» Хексберг, теперь без защиты осталось собственное побережье!
— Ничего, сударь, — по-своему расценил взгляд Руппи шкипер, — как Ротфогель пройдем, поспокойней будет. Совсем уж на севере Альмейде искать нечего, а Бешеный, болтают, на Бермессера нацелился... Суд ваш еще вовсю шел, а господин адмирал уже на побережье объявились, хорошо, не у нас, а в Ротфогеле. Защиту налаживать. Как же, наладит он, ждите до возвращения Создателева...
Руппи пожал плечами и уставился на Дохлячкины буруны, пытаясь не выказать накатившей ярости. Крадущийся по камням Добряк вызвал беспокойство, имя Бермессера разбудило ненависть, кое-как притихшую в дороге.
