А потом я проснулся.
Та черноволосая женщина мгновенно исчезла, музыка смолкла. Мое рассеченное ухо горело. Вокруг высились темные мрачные скалы, воздух был холодный, влажный, в нем чувствовалось приближение зимы и, снегопадов. Я слышал бормотание ветра среди дубов, и мне вдруг показалось – не знаю почему, – что ветер высказывает вслух мысли самого Зевса, верховного бога, которому мало дела до простых смертных. Мне показалось, что бог этот безумно зол и черные мысли обуревают его – ветер будто повторял все время одно-два слова, точно призывая кого-то к мести.
Я сел, и ночь тут же стала самой обычной. Ветер продувал насквозь дубовую рощу; молодая луна висела низко на западе. Где-то вдалеке завыл волк. Руки и ноги мои сводило от холода и неподвижности, однако я не стал снова укрываться плащом – напротив, у меня возникло желание немедленно встать и бежать, спасаться от грозной опасности. Я уже не помнил, от чего, собственно, бежал в горы, от чего спасался, но все сильнее ощущал неведомую угрозу. Я потянулся и увидел у своих ног этот свиток; я еще помнил, как засунул его в укромное место среди камней.
Я хотел поднять его и охнул от ужаса, чуть было не закричав во весь голос: я стоял на самом краю пропасти. Всего несколько минут назад я спал здесь, ни о чем не подозревая, хотя любое движение могло бросить меня в этот бездонный колодец! Пропасть была так глубока, что дна ее не достигали ни серебряный свет луны, ни сияние звезд. Весь дрожа, я бросил туда камешек и прислушался, но так ничего и не услышал, напрасно напрягая свой слух и слыша лишь тяжкие удары собственного сердца.
Хотя мой камешек так и не достиг дна той пропасти, в глубине ее вдруг что-то шевельнулось. Стены-то в ней, по крайней мере, были, и по этим стенам метались странные белые и светло-зеленые проблески, не слишком яркие и какие-то далекие. Порой они напоминали муравьев на стенах запечатанной гробницы, порой будто перелетали бесшумно с одной стены на другую, подобно летучим мышам, поблескивали и мерцали.
– Ты бы, конечно, и так нашел меня, – сказал вдруг кто-то у меня за спиной, – но я пришла сама.
Я обернулся и увидел девушку лет пятнадцати, сидевшую на камне. Ее наряд был соткан из мрачноватых осенних листьев, желтых, зеленоватых, красно-коричневых, а чело украшала диадема с черным камнем. Хотя сидела она спиной к лунному свету, я ясно мог видеть ее лицо: оно напоминало лицо голодного и больного ребенка, как у тех девочек и мальчиков, что торгуют собой в нищих кварталах больших городов.
– Скоро ты удивишься тому, что произошло с твоей книгой, – сказала она.
– Я сохраню ее для тебя; но теперь возьми свой свиток и уходи от моего порога.
Когда она говорила, мне было страшнее, чем на краю той пропасти; возможно, если бы не страх, я бы не подчинился ее приказу.
– Я уже свернула твой пергамент, причем очень туго, и связала бечевкой; там же и твой стиль. А теперь сунь свиток за пояс. Тебе придется немало потрудиться, прежде чем ты снова начнешь делать записи.
– Кто ты? – спросил я.
– Называй меня Девой, как называл во время нашей с тобой первой встречи.
– Так ты богиня? Я не думал…
Она горько усмехнулась:
– Что и боги вмешиваются в войну людей друг с другом? Теперь уже не так часто. Но Незримый слабеет, а мы стали достаточно сильны. Мы никогда не исчезнем полностью из вашей жизни.
Я склонил перед ней голову:
– Как могу я служить тебе, Дева?
– Прежде всего отпусти рукоять меча. Поверь, против меня твой меч бессилен.
Я опустил руку.
– Во-вторых, поступай так, как велю тебе я, и облегчишь мне заботу, которую, желая помочь матери, я взяла на себя. Ты, конечно, не помнишь, однако некогда я дала тебе обещание: вернуть тебя к твоим прежним друзьям.
– Значит, ты проявила большую доброту, чем я того заслуживал, – сказал я, заикаясь от вспыхнувшей в сердце радости.
– Я делаю это ради своей матери, а не ради тебя. И ты вовсе не должен благодарить меня. Как и я ничем тебе не обязана. Если бы ты позволил Пасикрату побить тебя, как и прочих рабов, моя задача была бы куда легче.
– Я не раб, – возразил я.
Она снова улыбнулась.
– Как же так, Латро? Значит, ты даже и не мой раб?
– Я твой верный слуга и последователь.
– И как всегда, велеречивый. Запомни, Латро: никто из людей не может сравниться с богами. Даже в лести и фальши.
– Ты говоришь, что некогда пообещала отправить меня к моим близким.
Если это обещание было фальшивым, лучше убей меня сразу.
– Обещание свое я сдержу, – сказала она и облизнула пересохшие губы. – Но я голодна. Чем ты одаришь меня, когда я исполню твое желание, Латро?
Увижу ли я гекатомбу, когда сотня быков исходит дымящейся кровью на моих алтарях?
Я покачал головой.
– Я бы и рад был сам перерезать глотки всем этим быкам да еще и пел бы при этом, да только их у меня нет. Нет и денег. Все, что у меня есть, – при мне, ты это видишь сама.
– Ну да, книга, меч, пояс воина, сандалии и рваный хитон… И разумеется, твое тело, но его я у тебя не попрошу: все равно оно скоро станет моим. Ну а скажи, готов ли ты положить на мой алтарь все остальное?
– Все, что ты захочешь!
– И даже Ио?
– Кто такая Ио? – спросил я.
– Рабыня. Говорит, что твоя. Ну что, отдашь мне ее по собственной доброй воле?
Я с трудом заставил себя утвердительно кивнуть.
– Только сперва покажи мне ее, богиня.
– Ах вот как? Ладно, я не стану просить у тебя Ио. Не стану просить и твою книгу, и меч, и все остальное. Я облегчу тебе задачу: подари мне волка.
– Всего лишь волка? – Душа моя встрепенулась от радости. – О, как ты великодушна, как милостива!
– Так многие говорили. Да, я прошу всего лишь волка. Однако волк этот посвящен моей матери, и ты тоже знал бы о нем, только ты все забываешь.
Итак, я сама позабочусь, чтобы вы с ним встретились, и помечу его своим знаком, чтобы ты мог отличить его.
– И об этом я не забуду?
Она указала мне пальцем: там, передо мной и встающим солнцем, высился холм, однако я сразу понял, что волк – за этим холмом.
– Летом дни были длинными и вечерняя заря встречалась с утренней. Но теперь дни становятся все короче; когда снова завоют волки, ты не забудешь ни меня, ни мои слова. И вот что еще помни: когда волк бросится на тебя, ты не испугаешься. Это он и есть.
– С радостью выполню твою волю!
