— Да-да-да, — нетерпеливо перебил Серебряков, — а я вместо этого, и так далее, и тому подобное. A теперь, когда вы у нас в руках, уже ничто не заставит нас свернуть с пути и отказаться от намеченной цели.
Гераклов поправил на носу очки:
— Я даю вам последний шанс осознать всю преступность ваших деяний и искренне раскаяться. И, может быть, кислоярский народ…
— Вы говорите так, будто не вы у нас в плену, а мы у вас, — ухмыляясь, перебил его кок.
— За вами нет будущего, — презрительно бросил Гераклов. — Но я обещаю, что когда вернусь в Кислоярск…
— Неверрр-нешься! — радостно закаркал Гриша.
— Вернусь, вернусь! — уверенно заявил Гераклов. — И вы, все трое, вся ваша воровская банда, займете достойные места в тюрьме Анри Матисса рядом с камерой вашего пахана товарища Разбойникова.
— Насколько я знаю, Александр Петрович Разбойников в настоящее время находится вне стен тюрьмы, — учтиво заметил Серебряков.
— Поймаем! — безапелляционно ответил политик.
— Ну, ловите, ловите. — C этими словами кок, опираясь на костыль, встал с кресла и медленно снял с глаза повязку, а затем торжественно отклеил густые брови и рыжую шевелюру.
Увидев истинное лицо Серебрякова, Гераклов ощутил ледяную пустоту в груди, ноги его подкосились, и он медленно осел на холодный каменный пол.
* * *
Около полуночи Андрей Владиславович Oтрадин вошел в радиорубку и, плотно прикрыв дверь, принялся настраивать рацию. Вскоре оттуда раздались характерные звуки, похожие на собачье хрюкание, по которым Oтрадин определял, что его собеседник вышел на связь.
— Буревестник, Буревестник, это Чайка. Как слышно? Выхожу на прием, — заговорил радист. Из динамика раздался приятный низкий голос:
— Это Буревестник. Чайка, слышу вас нормально, только говорите чуть громче.
— Громче не могу, — понизив голос до полной конспиративности, ответил радист. — У нас события приобретают совершенно угрожающий оборот, в плену у пиратов оказался объект Г.
— Объект Г. — это Грымзин или Гераклов? — спросил Буревестник.
— Гераклов. И у меня есть все основания полагать, что его-то они не пощадят. По-моему, надо прислать подкрепление.
В динамике наступила пауза. Наконец, Буревестник вновь заговорил:
— Наш босс в курсе, но если он окажется не у дел, то помощи вам ждать неоткуда.
— Пользуясь моим особым положением, можно было бы протянуть еще день, максимум два, — сказал Oтрадин, — но задача осложняется тем, что Грымзин, кажется, и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить Гераклова. Но у меня тут возник еще один план…
— Действуйте по своему усмотрению, — ответил Буревестник, — мы вам доверяем. A послезавтра, надеюсь, многое прояснится. Желаю удачи.
— Спасибо, — улыбнулся Oтрадин. — Удача — это как раз, чего мне сейчас больше всего надо.
Андрей Владиславович отключил рацию и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.
* * *
— Это вы… вы?.. — обреченно прошептал Гераклов, едва придя в себя.
— Да, я, — веско ответил кок. — Авантюрист, террорист, государственный преступник, которым так называемые демократы пугают своих детишек. Одним словом, Александр Петрович Разбойников. Ну что, Гераклов, ты и теперь намерен посадить меня на кол?
Гераклов молчал, лишь подобно выброшенной на берег рыбе хватал ртом затхлый подвальный воздух.
— A как же… это самое?.. — наконец спросил политик.
— Вы имеете в виду ногу? — докончил его мысль Серебряков-Разбойников. — Охотно удовлетворяю ваше неуемное любопытство: пришлось отрезать в целях конспирации. A если точнее — в целях предотвращения заражения крови вследствие укушения меня несознательной змеей генерала Курского.
— Петрович вел себя как настоящий революционер, — встряла Степановна. — Мы не могли обратиться в больницу, и нам с Лукичом пришлось это делать кустарным способом — пилой.
— И даже без наркоза?! — ужаснулся Гераклов.
— Ну почему же без наркоза? Мы надели ему наушники и пустили «Марсельезу». Так Александр Петрович не только подпевал во все время ампутации, но даже порывался встать по стойке смирно.
— A боли я и не чувствовал, — сказал Александр Петрович, — славный гимн подействовал лучше любого Кашпировского… Ну ладно, хватит бузить, давайте решать, что с ним делать.
— Замочить, суку! — мрачно предложил Лукич.
— Повесить, — заявила Степановна, потирая пухлые ручки.
— Рррасстрррелять! — радостно прокаркал Гриша.
Петрович покачал головой:
— Какая убогость мысли — замочить, повесить да расстрелять. В этом отношении нам с вами, товарищи, стоило бы поучиться у нашего дорогого гостя. Позвольте вам, Константин Филиппыч, напомнить ваши же слова: «Нечего тратить на коммунистов пули и порох, лучше посадить их всех на осиновый кол посреди болота». Отличная мысль! Именно так мы с вами и поступим. Вы не против, господин Гераклов, или предпочли бы иной способ приведения приговора в исполнение?
— Делайте, что хотите, — устало вздохнул Гераклов. — Неудачникам не место в этой жизни.
— Не будем спешить, — сказал Разбойников, — вы у нас не один. Огласите, пожалуйста, список.
Степановна извлекла из-за пазухи длинный мелко исписанный бумажный свиток и, подойдя поближе к канделябру, стала зачитывать:
— Лица, подлежащие ликвидации в первую очередь. Номер первый. Кирилл Аркадьевич Яйцын, так называемый президент так называемой Кислоярской республики — за развал промышленности, великой державы и народного хозяйства. Номер второй. Евгений Максимович Грымзин, так называемый банкир — за незаконную финансовую деятельность и внедрение в народное сознание прогнивших буржуазных валют. Номер третий. Константин Филиппович Гераклов, именующий себя политиком — за сепаратизм и осквернение священных символов народной власти. Номер четвертый…
— Погодите, — жестом остановил Степановну товарищ Разбойников, — эдак вы целый час читать будете. Вы, Константин Филиппович, в списке стоите лишь третьим, так что не будем торопиться. Карающий меч народного трибунала никуда от вас не денется.
— Я тут вспомнил один анекдот… — начал было штурман Лукич.
— A он не очень скабрезный? — жеманясь, перебила Степановна. — Ах, я всегда так краснею, когда слышу неприличные анекдоты.
— Никак нет! — кратко ответил Лукич.
— Огласите! — велел Петрович.
— Жена говорит мужу: «Ты такой придурок, что даже на конкурсе придурков занял бы только третье место». «Почему третье?», спрашивает муж. «A потому что придурок!». Это случайно не про вас, товарищ Гераклов?
