Роман Терехов - Авантюрист

Поправил отороченную поверху белым нежным пухом дурацкую треуголку, покрутился в мундире — ох, вовек не рассчитаюсь с милашкой Имирой. Цепь с гамионом на шею — Акинф успел-таки снять ее с того щеголя, которого заколол штыком в начале вчерашнего боя. Чего не хватает для полноты образа? Точно, перебинтовать запястье с браслетом и руку — на перевязь. Не-е, милых сестричек по такому пустяку тревожить чревато, как-нибудь сам. Ординарец догадался, зачем необходим маскарад, и пришел на помощь.

В палатку с извинениями сунулся Наумов. Весь «в мыле» и с деловым до жути лицом.

— Господин Романов, звиняйте, дело есть дело…

— Говори.

— Купец Кауфман и мадама Виолетта Пинкроуз с просьбой. Просят уделить им имущества и припасов. За деньги.

— Они здесь?

— Нет, — мотнул «гривой» Никодим. — Сказал им, заняты вы.

— Молодец, чужим ври, мне не смей. Что за имущество? Для кого?

— Дак девки… непотребные из трактира хотят обустроиться. Шатры, одеяла, ткани, свечи, а лучше лампы, дрова, посуду, провиант… вот список.

— Так уж и непотребные… — Последний узел на повязке вокруг запястья, и с маскировкой браслета закончено.

Акинф с Никодимом синхронно ухмыльнулись простецкой шутке.

— Так купить хотят или в аренду? — уточнил я.

Вчера стало ясно, что обоз перегружен добычей. Заманчиво превратить часть ее в деньги, для удобства транспортировки и дележки. Иначе снова придется бросить добро, чтобы вывезти всех раненых.

— Выходит, купить, — выдохнул обозный глава. — На повозки размахнулись, да я отказал. Во Фрайбург они задумали идти.

— По повозкам намек понял, потороплюсь, а то перекупят. Хм, интересно, откуда у Кауфмана деньги? По их просьбе — давай так. Мне от тебя нужен отчет, чем богаты. От того и плясать будем. Пока же сам реши, чего дать из мелочей, нам не нужных, и сколько денег взять. Но прежде главные дела сделай…

— Не извольте беспокоиться! — заверил меня Наумов и задернул вход в палатку.

До Фишера не добрался. Со стороны полковой гауптвахты доносился барабанный бой и хлесткие удары. Прежде чем перед нами развернулась отвратительная сцена, меня посетила догадка, что предстоит познакомиться еще с одной деталью местного колорита — телесными наказаниями в Армии Освобождения. Так и оказалось. Вдоль скалы расположились две шеренги фрайбургских гренадеров, вооруженных прутьями. Между рядами под барабанную дробь пропускали голых по пояс шестерых бедолаг с разукрашенными спинами. Экзекуция длилась уже долго — вспомнил, что барабаны в этой части лагеря начали выбивать дробь, когда я возвращался из госпиталя.

Главный распорядитель мероприятия, грузный офицер в красном мундире и белых облегающих брюках, поприветствовал меня на имперском наречии. Вчера при штабе я его не видел. Этикет требовал ответить тем же:

— Лейтенант Романов, барон. Кого имею честь приветствовать?

— Капитан Эдвард Ван Хорн. Как вам погодка? Душновато, не так ли?

Погодка? Еще бы фуфайку напялил! Помимо мундира толстого сукна капитан облачился в светлый толстый жилет, из-под которого виднелась рубашка или сорочка. Упомянутые ранее брюки из ткани тонкой выделки спускались в высокие черные сапоги. Образ дополнял сияющий золотом массивный горжет с двумя маленькими гамионами, трехцветный офицерский пояс. Его нобильшверт с золоченым эфесом покоился на богатой перевязи с пышными кистями, а вот свой титул господинчик не назвал. Следовательно, капитан небрежен в общении.

Ван Хорна сопровождал пожилой осанистый лакей в полувоенном наряде, но без оружия. Мужчина носил на лице пышный и густой монолит из усов и бакенбард, тщательно брил подбородок. На седой голове гордо красовался колоритного вида берет с помпоном. Ральф ничего не сообщил об этом слуге, а мне, смущенному видом телесного наказания, было не до уточнений национальности лакея.

Здравия желать этому извергу Ван Хорну совершенно не хотелось, и, чтобы вновь не попасть впросак, я мысленно воззвал к Ральфу, чтоб узнать, как тут принято обращаться к вышестоящим из другого подразделения. Но капитан меня опередил, зашептав, выделяя интонацией наиболее важные для него слова:

— Лейтенант — это ваше ОФИЦИАЛЬНОЕ звание? Насколько мне известно, ВАШИ ЗВАНИЯ идут с понижением от общеармейских на ступень для как это… конспирации. Так что мы с вами, выходит, ровня?

— Выходит, господин капитан, в хозяйстве полковника Фишера неизвестно, что есть военная тайна, — ответил я ледяным тоном. — Я выполняю специальное поручение штаба армии и не волен сообщить ничего сверх того. Прошу принять ситуацию как она есть.

На последней фразе приложил правую руку к сердцу, как принято у имперских нобилей. Для полноты образа.

— Понимаю, — капитан приподнял короткий кивер с массивной бляхой и пышной «метелкой» за кожаный козырек, обнажая недлинные рыжие волнистые волосы. — Могу называть вас Богдан?

— Если вам будет угодно, Эдвард.

Собеседник снял тесные белые перчатки и протянул мне пухлую ладошку, которая оказалась на удивление крепкой. Поймав искру удивления в моих глазах, Ван Хорн улыбнулся, наклонив голову к левому плечу. Он напомнил мне чуть погрузневшего доктора Ливси из старого мультика «Остров сокровищ». Такой же пышущий здоровьем, осознанием собственного превосходства и с толикой сумасшедшинки во внешности и поступках. Но ведь он не чистокровный имперец, а как это говорят… «окультуренный юнилендер». Не дремлет имперская пропаганда, распределяет «бремя белого человека» по сливкам общества вассальных территорий, — у меня возникло стойкое убеждение, что Ван Хорн прибыл в Колонии не так давно.

— Как вам экзекуция, Богдан?

Сквозь град хлестких ударов доносились редкие глухие стоны наказуемых.

— Они называют ее «березовой кашей» и вкушают сие блюдо регулярно. Я знаком с русинскими обычаями.

— О нет, только не сегодня! — Эдвард умудрялся говорить, скаля крупные зубы в подобии улыбки. — Сейчас секут не русинов. Это зибиры из Артарии. Совсем не понимают человеческий язык. Ди-ка-ри!

Я не удержался от усмешки, вспомнив фольклор из прошлой жизни: «Ты что, не русский? Русского языка не понимаешь?» Эдуард не уступал мне ростом, а сноровкой в рукопашной, быть может, и превосходил, но до судорог захотелось закатать ему с правой. Свернуть его лиловый нос набок и поинтересоваться: а ты, свинья, по-человечески понимаешь? Понимаешь, что пороть людей нехорошо?

— Любопытно. Что за враг вам подсунул такой дрянной матерьял?

Собственно говоря, а чего я завелся? Наивно полагать, что дисциплина в моем подразделении держится лишь уставом да присягой. Наверняка «отдельные спорные моменты» подкреплены кулаками мастеров и сержантов, а то и штыками идущих позади.