Утром муж меня разбудил ни свет ни заря, и вижу — сам он уже одет и ходил куда-то. Вставай, говорит, пойдем с гостями за город, на гору, и девочек буди. Да как же, говорю, а завтрак-то? Собери, говорит, в корзину — на горе поедим, в роще. Ах, думаю, так вот что за гости-то! Никак покупатели на рощу-то нашу! Вот, думаю, радость… Побежала скорей, собрала три корзины, себе и дочкам нести: салфетки уложила, тарелки, приборы, мясо достала из печи — теплое, пахнет упоительно, — нарезала; в другую корзину молоко поставила, положила зелень, фрукты, орехи… Эх, лепешек-то свежих не успеваю напечь, стыд-то какой — вчерашние с собой брать… разве что с медом их предложить? А муж на кухню уже заглядывает, торопит… ну, вышли. Идем быстро, муж то с гостями да с дочками впереди, показывают друг другу на гору, на городишко соседский — не городишко даже, так, деревня деревней, — то отстанет, чтоб я его нагнала, торопит меня, давай, говорит, быстрей, не оглядывайся, корзину, может, твою понести? А я все из-за лепешек переживаю… сунулась в корзину — ну мед-то я, растяпа, и забыла! Вон лепешки лежат, а мед-то так на столе и остался!
Лот, кричу, я мед-то забыла!.. Сбегаю за ним, возьми корзину… Куда там! Опять вперед, к гостям ушел, не слышит. Повернулась бежать…
— Да ты попробуй поживи, как кошка… Что ты нам завидуешь? Ну, да, да — спим когда хотим, где упадем, кормят за просто так, за ушком чешут… Почеши, кстати… Ну и что? А еду ты когда-нибудь выпрашивала? Унижалась, в ногах валялась за шматок сырой курицы? Ты есть захотела — пошла, открыла, взяла… сыру вон себе навалила полную тарелку, да еще с виноградом этим гадостным… Дай-ка кусок! Да не винограду… вот глупая. Виноград разве бывает кусками? Он или гроздьями, или ягодками отдельными. А вот сыр — он кусками…
— О чем бишь я? Да нет, я не голодаю, что ты сразу обижаешься: недокармливаю, недокармливаю… но хочется ведь не по часам! Не по расписанию! Не утром и вечером, строго в восемь и опять в восемь! Мы что, в армии?
— Что ты там пьешь? Фу! И почему вот, кстати спросить, ты мне молока не даешь? А? Во всех книжках, значит, котику молочко… в распевках — и в тех! Ми — миска молока… ми — мимо не налей… Ах, понос… Да с чего ты взяла? А с кефира не понос? Ну вообще-то да, с кефира нет, сколько уж я его выпила… Зато к тебе никто не врывается в туалет! В любой момент, и даже не постучавшись…
— А восемнадцать часов спать знаешь как тяжело? Кто-то, видите ли, посчитал — а нам теперь отдуваться. Уж мы изворачиваемся как можем, дробим сон — полчасика здесь, часик там… А как много я всего не понимаю? Слыхала про «принцип кошки»? Это который «когда кошка сомневается — она вылизывается». А сомневаются — когда информации мало, или она неполная, или просто объяснили плохо… Ты замечала, сколько я на вылизывание времени трачу? Думаешь, мне, домашней, столько нужно, чтоб умыться? Ха! А «закон кошачьей безысходности»? Вот куда ты меня с колен ссаживать, куда… А-а… ванна у тебя набралась… Ну пойдем, я посижу там с тобой.
— Чего «куда»? Ты здесь, а домовой там, пароль уже подбирал… Я его шуганула. У меня в каждом ухе по тридцать два мускула, чтоб поворачивались как душе моей будет угодно, — конечно, я его услышу, пусть и не рассчитывает втихушку тут пакостить. Дурак. Язык мне показал… Да, ты их не видишь. А оно тебе надо? Маленький, лицо как картофелина со дна мешка, полежалая и привявшая, глазенки бегают…
— Да не брызгайся ты на меня! Нет, не боюсь я воды, вот глупость какая… просто… Тебе вот приятно, если на тебя неожиданно брызнут?
— Давай уже спать. Ну пойдем, пойдем… Я тебе помурчу… Ну да, ты у меня о-фи-ген-но сообразительная: хвостом не укроешься, хоть справа налево его положи, хоть как. Пусти под одеяло. Что я, поспать не могу по-человечески, с комфортом? Вот так… и погладь. Ур-рм. Разбужу я тебя, разбужу, не проспишь. Спи давай. Гла-азки закрываются… Мяса мне завтра, что ли, купи. И себе. Попируем…
— …и вызываю тебя, порождение мрака, на смертельный бой! — закончил рыцарь и выжидательно уставился на вход в пещеру.
— Эй! — Голос шел сзади и слева. — Эй, рыцарь! Как тебя… а также барон Малой Южной пустоши и кавалер ордена Хоругви Рол-лард… здесь я, прекращай орать.
К рыцарю, разворачивающему коня навстречу голосу, из-за крупного обломка скалы вышел дракон. Покосившись в сторону пещеры, дракон поманил рыцаря лапой.
— Давай-ка отойдем.
— Мне известно коварство порождений…
Дракон поморщился.
— Не ори, сказано тебе… За принцессой?
— Да.
— Табак куришь?
— Да.
— Не пойдет.
Дракон всмотрелся в ошарашенное лицо барона Малой Южной пустоши Рол-ларда, отметил про себя неправильный прикус и вновь махнул лапой, призывая рыцаря отъехать в сторону от пещеры. Рол-лард машинально ткнул каблуком конский бок.
— Вот так-то лучше… — Дракон оглядел крохотную рощицу, уселся и похлопал по земле рядом с собой. — Спешивайся, присаживайся.
— Я требую…
— Объяснений. Понимаю, разделяю, сочувствую. Объясняю: не крал. Их высочество, в сопровождении фрейлин, сами соизволили скрыться в моей пещере, преследуемые разгневанным муравьиным львом. Наступила она на него, что ли… — задумчиво протянул дракон. — Не понимаю. Милейшие тварюшки, добродушнейшие… Вот, значит… Соизволили скрыться и с той поры, вторую седмицу как, отказываются выходить без соблюдения должного ритуала.
Рыцарь понимающе кивнул.
— Именно! — сказал дракон. — Именно! Девица благородной крови из пещеры дракона может выйти единственным способом: находясь в беспамятстве, она должна быть вынесена на руках отважным рыцарем, низвергнувшим злобного дракона путем усекновения драконьей головы. После чего девица должна прийти в себя и, церемонно отблагодарив рыцаря приличествующими случаю возвышенными словами, повелеть ему доставить ее, девицу, в ее, девицы, родовой замок.
— А-а… — протянул Рол-лард. — Так это ты от рыцарей прячешься, опасаясь усекновения драконьей своей головы?
Дракон медленно оглядел рыцаря с головы до ног. Барон Малой Южной пустоши смутился. Помолчали.
— Головы ты мне не усечешь, — сказал дракон. — Не надейся даже. Ты мне и кончика хвоста-то не усечешь своей пилкой для ногтей… А прячусь я… От принцессы я прячусь. Она, знаешь, маленькая… — Дракон встал и неопределенно поводил лапами в воздухе где-то в полутора метрах от земли… — Но с хорошо развитой грудной клеткой… — Дракон сделал несколько округлых движений, обозначая объемы. — Как, знаешь, завизжит! И табачного запаха не выносит. Третьего дня пятый рыцарь несолоно хлебавши ускакал. Выглянет, расспросит, фыркнет — и обратно в пещеру. Все мне там вверх дном поставили! — пожаловался дракон. — И запретили изрыгать огонь и дым, ибо запах сходен с табачным.
