— Но если… — многозначительно продолжала ведьма, — если волею судеб вам предначертано быть вместе, то никакое вмешательство смертных в вашу жизнь не способно вас разлучить. Высшие силы очень не любят, когда кто-то грубо нарушает их планы, и неизменно добиваются того, чтобы определённый ими ход вещей был рано или поздно восстановлен. Понимаешь, о чём я? — наверное, в эту минуту он казался не совсем адекватным, вот она и решила уточнить.
Веттели утвердительно замычал в подушку.
— Знаешь, я, конечно, не так стара и мудра, как хотелось бы, но тоже специалист не из последних. И что-то мне подсказывает — это как раз ваш случай! Вы же созданы друг для друга, это видно с первого взгляда и не может быть простой случайностью. Поэтому у тебя есть все основания надеяться на лучшее, я так считаю.
— Правда? — он очень хотел ей поверить.
— Правда, — ответила она честным голосом, но глаза всё-таки отвела.
— Нет! — выдохнул он обречённо. — Неправда! Я знаю! Это расплата за мои грехи. За всё то, что мы творили на войне.
— Ах ты, господи, — снисходительно вздохнула собеседница и взглянула так, что Веттели очень ясно понял: вся недолгая история его жизни для гринторпской ведьмы как открытая книга, она знает её едва ли не лучше, чем он сам. — Ладно, давай разберёмся, чего такого ужасного ты творил на войне. Мародёрствовал и грабил? — Веттели покрутил головой. — Целенаправленно истреблял мирное население? Жёг дома и посевы? Насылал моровые поветрия и саранчу? Мучил пленных? Насиловал женщин? Глумился над трупами?
— Ну, вот ещё! — вырвалось у него возмущённо — Конечно же, нет! Что вы всё какие-то крайности перечисляете?
— Крайности? А что, разве тебе не известны такие примеры? Разве рядом с тобой не было тех, кто всем этим занимался?
— Вот именно! — от волнения он даже подскочил. — О том я и речь веду: были! Были, и я не всегда имел возможность их остановить! Мы пришли на чужую землю, и страшно вспомнить, что там творили! Кто-то же должен за это ответить, по справедливости.
Ведьма прищурилась:
— То есть, именно ты?
— Ну, хотя бы я. Я же понимал, что мы совершаем зло, и продолжал участвовать в нём…
— А другие, значит, не понимали?
— Порой создавалось впечатление, что нет, — пробурчал Веттели сердито.
…Трое солдат маячат на высокой глинобитной стене форта, местами осыпавшейся, но всё ещё крепкой, как скала. Войска султана Даярамы были разбиты под ней пару недель назад, теперь в округе было всё спокойно, шальной пули можно не опасаться, вот парни этим и пользуются, развлекают себя, высматривая что-то внизу. Занятие это доставляет им массу удовольствия, судя по взрывам смеха, оглашавшим окрестности.
Каким-то нездоровым показалось лейтенанту Веттели их громогласное ликование, решил проверить, что там, хотя здорово ныло разбитое колено (отнюдь не в бою пострадавшее — накануне глупейшим образом свалился с покатой глиняной лестницы), было жарко и шевелиться вообще не хотелось.
Хорошо сделал, что не поленился подняться.
Со стены открывался вид на немного холмистую, ярко-зелёную, расчерченную полосами равнину — здесь местные жители выращивали чай. Последняя атака Даярамы (точнее, артиллерия, с помощью которой эту атаку отражали) оставила на ней безобразные проплешины, превратившие живописный ландшафт в довольно-таки тягостное зрелище, отнюдь не располагающее к веселью.
Впрочем, парни не пейзажами любовались, они нашли себе другую забаву.
Маленькая, болезненно-худая, всклокоченная человеческая фигурка в панике металась меж поломанных кустов. Бежала, отчаянно вскрикивая, цепляясь за ветви длинными изодранными полами белой рубахи, спотыкалась, падала, вскакивала, бежала дальше и никак не могла окончательно убежать. Не пускали. Стоило ей остановиться или, наоборот, попытаться вырваться за установленные для неё пределы, как со стены летел огненный шар, со змеиным шипением разрывался под ногами. «Попляши, попляши, мартышка!» — веселились на стене, тянули друг у друга фламер.
Другая фигура, раза в два крупнее, лежала поодаль, широко раскинув руки, задрав к небу седую бороду. Посередь белой рубахи чернело небольшое круглое пятно.
— Отставить, ублюдки! Прекратить! — ярость была такая, что Веттели собственного голоса не узнал.
Парни замерли в испуге, вытянувшись по струнке. Фламер уронили себе на ноги. Совсем молодые мальчишки из осеннего пополнения, лет по семнадцати им, он сам таким пришёл в Махаджанапади. Хорошие, открытые лица, смешно оттопыренные уши, невинные глаза…
— Вы чем занимаетесь, выродки?
— Туземцев гоняем, сэр — брякнул один, что думал.
Сосед ткнул его локтём в бок, воображая, что незаметно.
— Учимся обращаться с фламером, сэр.
— Кто позволил?
— К… капрал велел, — глаза парней начали наполняться слезами, до них стало доходить, что стряслась какая-то беда, но в чём их вина — не понимали.
— Капрал велел палить по живым людям?!
— Никак нет, сэр. Мы сами. Мишень же хорошая, сэр. Они ведь того… аборигены. Мы не по ним, мы рядом…
— Рядом?! А это? — он указал на мёртвого.
— Виноват, сэр! Нечаянно попали. Мы не хотели, промахнулись просто… Простите, сэр!
— Марш со стены! Неделя гауптвахты! — приказал он злобно, уже на ходу, видеть не хотелось их дурные перепуганные рожи. — Расстреляю в следующий раз!
…— И чего мы такого сделали-то? — жалобно проскулили за спиной.
Остановить тех троих было в его власти.
Но когда в Такхемете застал за похожим занятием не глупых мальчишек-рядовых, а вроде бы даже умного с виду подполковника, он уже не мог ничего ему приказать, а мог только прошипеть, бледнея от осознания последствий: «Сэр, это скотство — так поступать». Конечно, эти слова никого не остановили, а сам капитан Веттели был тут же, на глазах подчинённых, взят под арест. Дело чуть не дошло до разжалования в рядовые, спасибо, вмешался полковник Финч. Остался Веттели при своём звании, только дослуживать отправился под Кафьот…
— И ты решил, что должен отвечать за всех разом? Нет, милый мой. Грехи у каждого свои, ими ни с кем не делятся и чужие на себя не берут.
Наверное, Агата была права, но на него напало желание спорить.
— У меня и своих грехов достаточно. Я лично столько народу перебил ради интересов Короны — на целое кладбище хватило бы.
