Мимо него со сквозняком осенним листком плавно пролетел кусочек кожи, похожий на нос.
Тяжело дыша за душной маской для фехтования и пытаясь выпрямиться во весь рост, Антигона прошла к столу с оружием. Галерия была забита до отказа. Она оглядела лица вокруг себя. Кучки мальчиков и девочек в длинных белых брюках и вязаных свитерах, украшенных эмблемами. Мужчины в куртках. Нервные, напряженные женщины. Даже толстый монах, тот самый, что бил ее бамбуковой жердью. На Сайрусовом экзамене Галерия тоже была полна людей, но он сдал его уже два месяца назад, еще до того, как она сдала лингвистику.
— Сабля! — воскликнул Руперт. — Один противник!
Последний. Она хорошо справилась с рапирой, менее успешно с кинжалом, но вот сабля — сабля для нее была тяжелее всего. Самое болезненное, непослушное и утомительное оружие. Рубить наотмашь гораздо тяжелее, чем колоть кончиком рапиры.
Положив на место кинжал, она взяла тяжелый клинок и вернулась на исходную позицию. Толпа молчала, затаив дыхание, за исключением Дэна. Он одуряюще свистел на зависть любому заядлому футбольному фанату, добавляя экзотики в чопорную обстановку О.Б. Поправив маску, Антигона похлопала вышитый на груди символ — тот самый, что оказался на куртке Сайруса и стал теперь их символом. Боксирующая мартышка на щите — герб Полигонеров.
В круг вышел плотный Путешественник в белом костюме и защитной маске и встал на изготовку напротив Антигоны.
— Порежь его на кубики, Тигс! — А это уже не Дэн. Это пришел Сайрус. Она улыбнулась под своей маской. Хорошо это или плохо, его экзамен по латыни закончился.
Раздался сигнал, и сабли со звоном скрестились.
Подскакивая на морозе в своей огромной эскимосской шубе, Диана Бун потирала руки. Летное поле было пустынным и чистым — по крайней мере сейчас, — и старый бристольский разведывательный биплан тихо гудел за ее спиной, ожидая, оставаясь разогретым, пока подойдет Антигона.
Бедная девочка. Диана не знала, кому из двоих приходится туже. Сайрус не поднимал голову, сдавая тест за тестом, а Антигона прямо-таки проходила эстафету на выносливость. Спасение людей, реанимация, стрельба, фехтование и теперь первый одиночный полет в куске картонной музейной рухляди. Как они умудрились впихнуть все это в один день, она не знала. Но год подходил к концу. Так или иначе, к полуночи они уже не будут больше Учениками.
Диана услышала шум толпы еще до того, как успела увидеть кого-то. Руперт Гривз без шапки, с запутавшимися в бороде снежинками шагал между Сайрусом и Антигоной, а позади плелась толпа зевак, желающих посмотреть на испытания злосчастных Полигонеров.
Антигона даже не успела снять костюм для фехтования. Она подошла прямо к Диане и крепко обняла ее.
— Что бы ни случилось, спасибо тебе за все.
Диана кивнула.
— Ты готова?
— Я должна быть. Разве нет?
— Она готова, — уверенно сказал Сайрус. — Ты бы видела, что она устроила с саблей. Насадила двух Путешественников, как на шампур. Только Исследователь смог ее утихомирить.
Он подсадил сестру, наблюдая, как она устраивается в кабине. Антигона откинула назад волосы, чтобы натянуть шлем и очки.
— А Сай-Расти тоже неплохо справился! — воскликнула она, перекрикивая шум мотора. — Он закончил свой перевод с латыни!
— Даже не удушив Нолана, — похвастался Сайрус. — Это самое главное мое достижение. Посмотрим еще, правильно ли я написал.
Антигона обернулась длинным белым шарфом. Толпа посторонилась, и старый биплан времен Первой мировой чихнул и поскакал вниз по заснеженному полю. Затем на удивление легко и плавно поднялся в воздух, над замерзшим озером и восторженно улюлюкающей и свистящей толпой.
Сайрус сжал в ладони Текучую Воду и стал наблюдать. Закутанное в шарф лицо сестры, бескрайняя гладь озера, хвост самолета, Эштаун — картинки одна за одной сменяли друг друга в его ладони, искаженные и округлые в сияющем «рыбьем глазу». Сайрус улыбнулся Антигоне, затем сложил губы бантиком и раздул ноздри, зная, какую смешную рожицу сейчас увидит сестра.
На короткий миг картинка в его ладони изменилась. Сайрус моргнул и снова увидел Антигону. Но на мгновение ему показалось, что он заметил шикарную черную бороду и ухо с покачивающимся золотым колокольчиком.
В эту ночь, в канун Нового года, очередной повар Ордена приготовил свое коронное блюдо, но в этом не было никакого смысла. Все были заняты совсем другим. Старый год подходил к концу, с неба сыпались хлопья снега, и в каждой комнате Эштауна шумел камин.
Сайрус и Антигона Смит сидели рядом на постели. Между ними примостился Дэн. Их мама смотрела свои мирные сны в постели напротив.
— Я вами горжусь, — сказал Дэн, хлопнул их по коленям и притянул к себе. — Вы это сделали. И мне кажется, здорово, что вы остаетесь. Мы часто будем вместе.
— А я рада, что ты начнешь учиться, — добавила Антигона. — Наконец-то перестанешь бездельничать.
— Точно, — согласился Сайрус. — Калифорния к этому располагает. Может, пойдем поедим? Я писал сегодня латынь и теперь умираю с голоду.
Антигона поднялась на ноги, но Дэн притянул ее назад. Его глаза, когда-то голубые, за последние два месяца изменились и продолжали темнеть, а зрачки стали немного узкими и вытянутыми. Сначала в Ордене не согласились оставлять его, но затем начали простукивать, прокалывать, проверять и исследовали до тех пор, пока не убедились, что с ним все в порядке — его сознание не было повреждено, и он был… ну что ж, он был тем, кем хотел быть. Но это совершенно не означало, что Антигона полностью к нему привыкла, точнее, к его глазам. Она не обращала внимания на его новый рост, на его огромные руки, форму зубов или проблески страшной, взрывной силы, когда он, забываясь, хватал их на руки или прижимал к себе. Он был более чем крепок и здоров, и это ее очень радовало. Но она скучала по веселому голубому огоньку в его глазах, когда он улыбался.
Дэн осторожно откашлялся.
— Я должен сказать вам еще кое-что. Это не такая уж важная штука, но я подумал, вдруг вам будет интересно.
— И? — начал Сайрус.
— Я продал «Лучницу».
— Что? — удивилась Антигона. — Как тебе это удалось? Кто мог на нее позариться?
— Ну, я просил за нее не так много. И к тому же, у нее теперь такая привлекательная вывеска…
— Кто? — спросил Сайрус. Он почувствовал внутри себя странное, но уже знакомое ощущение — будто что-то оторвалось. Еще один кусочек старой жизни ушел в небытие. Но в этот раз он не особенно расстраивался.
— Пэт и Пэт. Они его отремонтируют. Даже бассейн. И они перенесут туда свою закусочную. И я оставил им нашу вафельницу в качестве наследства.
