А оно было и вправду огромное. Мы плыли по нему целый день и еще полдня. За островом озеро расширилось и стало таким большим, что противоположный берег был еле виден. Теперь его усеивали островки, но мы быстро усвоили, что к ним нельзя подплывать близко – наш киль так и норовил зацепиться за какое-нибудь затопленное дерево или куст, которые когда-то, до половодья, росли у берегов. Один раз нам чудом удалось увернуться от куста, и еще раз – от большого расщепленного сука, который несло течением. Из-за паруса я не разглядела его вовремя.
До прихода варваров на берегах этого озера жило много народу. Нам попадались плавающие доски, и нарубленные на зиму поленья, и клетки для куриц, и бочки, и стулья. Утенок видел двух утонувших кошек, а я – собаку.
И все мы, кроме Гулла, видели труп человека. Это было ужасно. Мы подплыли поближе, потому что Робин почудилось, будто несчастный еще жив. Но потом, когда мы подобрались к нему вплотную, оказалось, что его колышут волны. То есть ее. Нам показалось, что это все-таки девочка. Но она была такая маленькая, а одежда у нее – такая странная, что точно сказать было нельзя. Может, все-таки мальчик. Длинные волосы утопленницы потемнели от воды, но мы все-таки разглядели, что они были светлые и вьющиеся.
– Это кто-то из варваров. – Утенок взял шест и перевернул девочку.
У нее оказалось перерезано горло. Утенок быстренько отпихнул труп подальше, а потом его стошнило. Нам всем сделалось плохо. Никто ничего не сказал, но мы все поняли, что теперь не сможем даже приблизиться к собственным соотечественникам. Мертвая девочка выглядела в точности так же, как и мы.
Мы проплыли через все озеро и не заметили ни единой живой души. Пару раз вроде бы видели еще трупы, но не стали к ним подплывать. Ни одной лодки, кроме нашей, на озере не было.
Ближе к вечеру пошел дождь. Над нами повисла большая фиолетовая туча – очень низкая, куда ниже всех прочих. И хлынул ливень. Позади озеро серебрилось под солнцем, а впереди встала огромная радуга. Она перекинулась через мыс, заросший темно-зелеными соснами, а концы ее уходили в озеро. Деревья просвечивали через радугу и тоже казались разноцветными.
– Ну что ты скажешь! Опять нам не везет! – уныло протянул Утенок.
До соснового мыса было далеко. К тому времени, как доплыли до него, уже настал вечер, и мы решили заночевать там. Гулл принялся возражать, но к этому все уже привыкли.
– Гулл, мне очень жаль, но нам нужно отдохнуть. – Для Робин это была просто-таки небывало суровая отповедь.
Брат не стал выходить из лодки. Мы попытались его вытащить, но он сидел как приклеенный. В конце концов нам пришлось подогнать лодку к такому месту, где она оказалась укрыта от ветра, и там вытащить ее из воды вместе с сидящим в ней Гуллом. Все боялись, как бы он не уплыл один, пока мы будем ужинать. Место это было низиной, и здесь тек ручеек меж болотистых берегов. Озеру пришлось изрядно подняться, чтобы добраться сюда, но, вообще-то, местность и без того была влажная. В изобилии рос тростник; а еще из воды поднимались ирисы и уже вовсю зеленели. В воздухе стоял аромат танакви и запах дыма. Робин никак не удавалось разжечь костер.
– Ой, гляньте! – воскликнул Утенок, указывая куда-то в тростники. Там стояла цапля и, склонив голову набок, высматривала рыбу. – Гляньте! Ноги – как ходули, в точности как у Хэрна.
Это Утенок решил припомнить Хэрну ту его дразнилку с утиным выводком.
Хэрн взревел и кинулся на Утенка.
Утенок нырнул в тростники, прихватив Леди с собой.
– И еще длинный нос! – крикнул он через плечо.
Хэрн с воплями понесся за ним.
– Танакви, останови их! – воскликнула Робин.
Она склонилась над костром и все пыталась его раздуть.
Я с ворчанием двинулась следом за братьями. До сих пор думаю, что это было свинство с их стороны. За Хэрном оставалась полоса примятого тростника и глубокие отпечатки ног, которые заполнялись маслянистой водой. Я была совершенно уверена, что Утенок нырнул куда-нибудь в сторонку и залег. Когда я дошла до озера, то увидела Хэрна – разъяренный черный силуэт на светлом фоне воды. Он стоял, чуть склонив голову, и обшаривал взглядом мокрый склон. За ручьем и озером виднелся мыс, поросший соснами.
Хэрн был так похож на цаплю, что я, еле сдерживая смех, сказала:
– Утенок здесь не проходил.
Хэрн обернулся, заметил, что я смеюсь, и замахнулся на меня. Я бросилась наутек.
То есть собралась броситься. Но мы не успели сделать ни единого шага, потому что в этот момент раздался мамин голос:
– Хэрн! Танакви!
Мы оба дружно развернулись и уставились на залив, уже окутанный сумерками. Никаких сомнений: Хэрн слышал то же самое, что и я.
И что бы он там ни твердил – уверена, что видела в тумане над водой какой-то силуэт. Темная фигура и пятно посветлее – лицо и волосы. Мамин голос произнес:
– Прекратите ссориться и присмотрите за Гуллом. Делайте что хотите, но не допустите, чтобы он дошел до моря. Заберите его к месту встречи вод.
– Куда-куда? – переспросила я. – Мама, что творится с Гуллом?
Тут Хэрн громко рассмеялся.
– И чего ты нашел смешного? – рассердилась я.
– Ты стоишь и болтаешь с деревьями, и камнями, и с половиной лодки, – сказал Хэрн. – Да ты присмотрись!
Я присмотрелась и увидела, что он говорит правду. Корма лодки выглядывала из тростников – и она-то и образовала нижнюю часть той темной фигуры. Верхней частью был ствол сосны, росшей почти в точности над лодкой. А за сосной на возвышении вокруг какого-то светлого камня торчал куст – это и было лицо и волосы.
– Но был же еще голос! – воскликнула я. – Ты тоже его слышал!
– Какой голос – цапли? – поинтересовался Хэрн.
И вправду откуда-то донесся крик цапли.
Я прислушалась. Крик сделался тише, а потом раздалось хлопанье крыльев.
– Мы все устали, – признался Хэрн. – Вот я и разозлился. Надеюсь, что Гулл хоть сегодня даст нам поспать спокойно, а то скоро мы станем не лучше его.
– Непохоже, чтобы это было от усталости. – Я чувствовала себя страшно глупо.
– Ну, как бы там ни было, это говорила не мама, – уперся Хэрн. – Она умерла. Да, правда, мне тоже на секунду почудился ее голос. Но давай мы лучше не будем рассказывать про это Робин, ладно? Она только разволнуется.
Я согласилась. Робин нетрудно взволновать. Мы вернулись обратно и помогли сестре приготовить ужин. Утенок появился только тогда, когда еда была уже готова. Хэрн мрачно посмотрел на него, но промолчал. Утенок уселся, прижимая к себе Леди, и тоже не стал ничего говорить.
Гулл есть отказался. Он лежал в лодке, становился все холоднее и только повторял: «Почему мы не плывем дальше?»
Робин закутала его во все одеяла, сколько их у нас было, но тот не согревался. Утром он тоже не поел. Но по крайней мере, этой ночью вел себя тихо: Утенок, не дожидаясь просьб, отдал Гуллу Леди, и мы наконец смогли выспаться.
На следующий день мы поплыли дальше по озеру. К полудню увидели, как впереди встает высокий фиолетовый берег, и подумали, что озеро заканчивается. Но мы никак не могли найти, где же Река вытекает из него. Хэрн сказал, что она обязательно должна отсюда вытекать, поскольку течение в середине озера оставалось все таким же сильным. Решили пообедать где-нибудь на холмистом фиолетовом берегу, а потом поискать, куда же задевалась Река. Поэтому, когда берег приблизился, Хэрн спустил парус – он хотел подойти к прибрежным скалам на веслах. Вообще-то, мы хорошо знали Реку, но тут попали впросак. Озеро казалось тихим и спокойным, а маячащие впереди скалы были настолько большими, что мы поняли, насколько быстро движемся, лишь после того, как спустили парус. Да и то только потому, что увидели: лодка не собирается останавливаться. Бочки, всяческие ящики и стволы деревьев продолжали плыть рядом с нами, с прежней скоростью, а горы неслись нам навстречу.
– Ой, как хорошо! – воскликнул Гулл со дна лодки. – Наконец-то мы поплыли побыстрее!
– Я сейчас ему врежу! – оскалившись, заорал Хэрн. – Вот ей-же-ей врежу!
Он втянул весла обратно в лодку, потому что проку от них не было никакого – только лодка из-за них начала вертеться, – и попытался снова поднять парус.
– Не надо! – завизжали мы с Робин.
Ветер улегся, потому что мы очутились прямо под горным склоном, и лодка опасно накренилась. Хэрн, похоже, настроен был поспорить, но, когда нас понесло прямиком на огромный утес, он позабыл про спор и схватился за голову.
Казалось, что мы вот-вот врежемся в этот утес. Просто поразительно, сколько всего успевает пронестись в голове, когда смотришь в лицо смерти. Вот я, например, подумала: «Этот путь, на который тянет Гулла, плохой, плохой, плохой!» Одновременно с этим удивилась: почему мы не видим волн, разбивающихся о скалу? Вода была совершенно спокойной – хотя текла очень быстро, – и лишь изредка на ее поверхности виднелись желтые пузырьки.
