Порой где-то в стороне собирались могучие грозовые тучи, столь частые в середине лета, они отбрасывали на воду красноватые тени. Тогда Аррен глаз не мог отвести от волшебника: выпрямившись в полный рост, голосом и рукой Ястреб повелевал тучам приблизиться и облегчиться дождем над их лодкой. Сверкали молнии, колокольными раскатами гудел гром, а волшебник стоял с воздетой рукой, пока дождь не проливался именно там, где он приказывал, прямо над их головами, наполняя все сосуды, которые они заранее выставляли наружу, и как бы сглаживая поверхность моря своими мощными потоками. Промокшие насквозь, волшебник и Аррен только радостно улыбались: еды у них, в общем-то, было достаточно, хоть и не в избытке, а вот воды постоянно не хватало. И яростное великолепие бури, подчинившейся слову волшебника, приносило им великую радость.
Аррена поражало то невероятное могущество, которым волшебник теперь пользовался с необычайной легкостью. Однажды юноша заметил:
– Когда мы начали свое путешествие, ты, господин мой, никаких заклятий не произносил!..
– Первая и последняя заповедь Школы Волшебников гласит: Делай только то, что необходимо. Но не больше!
– Значит, между первой и последней заповедью учатся как раз этому необходимому?
– Именно так. Нужно во всем соблюдать равновесие. Но если равновесие нарушено, то приходится учитывать и другие вещи. И прежде всего – поторапливаться.
– Но как же так: все волшебники Южного Предела – да теперь, наверно, и везде в Земноморье, – даже те певцы на плотах – все как один утратили свое мастерство и только ты сохранил свою силу?
– Потому что мне, кроме моего мастерства, больше ничего не нужно, – ответствовал Ястреб. И, помолчав, добавил: – И если уж мне тоже вскоре суждено утратить свою силу, то я хоть напоследок попользуюсь ею всласть.
И он действительно с удовольствием и беспечно пользовался своим искусством. Аррен, видевший его всегда столь осторожным и сдержанным, даже не подозревал, что Верховный Маг может быть таким веселым и свободным. Любой чародей получает удовольствие от хорошо сработанного трюка: волшебники – прирожденные трюкачи. Когда Ястреб столь сильно изменил свою внешность в городе Хорте – что очень раздражало Аррена, – то и это тоже было в некотором роде игрой, не слишком сложным фокусом для того, кто в силах изменить не только лицо и голос, но даже и сущность свою, превратившись, скажем, в рыбу или в дельфина, а может быть, и в настоящего ястреба. А однажды волшебник сказал:
– Смотри, Аррен, я покажу тебе Гонт, – и велел смотреть на поверхность воды в котелке, налитом до краев.
Многие колдуны могут вызвать изображение на поверхности водного зеркала, но здесь было нечто большее; сперва появилась вершина высокой горы, окутанная облаками, у ее подножия плескалось серое море. Потом картина стала иной, Аррен отчетливо увидел на этом острове-горе утес, притом сам он как бы парил в воздухе над этим утесом, превратившись в какую-то птицу – чайку или сокола. Утес, словно башня, возвышался над волнами, а на одном из его выступов приютился маленький домик.
– Это Ре Альби, – сказал Ястреб. – Там живет мой Учитель, Огион. Давным-давно он остановил ужасное землетрясение. А теперь пасет своих коз, собирает травы и хранит молчание. Хотелось бы мне знать, бродит ли он все так же в полном одиночестве по горам? Он теперь, должно быть, очень стар. Но я, конечно же, сразу узнаю, если он умрет… – В голосе его не было уверенности, и на мгновение изображение покрылось волнами, словно гигантский утес начал падать в море. Потом картина снова прояснилась, а голос волшебника зазвучал более твердо: – Он обычно уходит высоко в горы, в дальние леса к концу лета и проводит там часть осени. Так и я с ним впервые встретился; я тогда был сопливым мальчишкой из горной деревни. Он дал мне мое подлинное имя. И вместе с именем – настоящую жизнь. – Изображение теперь изменилось: Аррену казалось, что он, по-прежнему будучи птицей, залетел в лес и уселся среди ветвей, глядя на залитые солнцем луга ниже по склону. А над его головой возвышалась покрытая снегом вершина, и к ней вела дорога, очень крутая, тенистая, и золотые солнечные зайчики пробиваются сквозь листву… – Нет в мире лучшей тишины, чем тишина этих лесов, – с тоской сказал Ястреб.
Изображение затуманилось и исчезло, только слепящий диск полуденного солнца отражался в воде, налитой в котелок.
– Туда, – сказал Ястреб, глядя на Аррена со странной, чуть насмешливой улыбкой, – туда – если я и сам еще смогу когда-либо вернуться – за мной не сможешь последовать даже ты.
* * *Впереди открылся остров с низкими берегами. В полуденном мареве он казался голубым, словно облако тумана.
– Это Селидор? – спросил Аррен, и сердце его бешено забилось, но волшебник ответил:
– Обб, я думаю, или Джеседж. Мы еще и половины пути не прошли, парень.
За ночь они проплыли от одного острова до другого, но огней на берегу не видели, зато в воздухе висел запах дыма, настолько сильный, что раздражал легкие, вызывая кашель. Когда рассвело, они посмотрели на оставшийся за кормой восточный из островов, Джеседж, и ужаснулись: остров был буквально сожжен дотла, до черноты; неясная синяя дымка висела над ним.
– Они сожгли свои поля, – прошептал Аррен.
– Да. И деревни. Я уже слышал когда-то такой запах.
– Разве в Западном Пределе живут дикари?
Ястреб покачал головой:
– Обычные люди. Крестьяне, горожане.
Аррен не мог оторвать глаз от черной изуродованной земли, страшных обугленных деревьев в садах – зловещих на фоне небес. Лицо юноши посуровело.
– Какое зло причинили людям эти деревья? – гневно проговорил он. – Неужели за свои ошибки человек должен наказывать траву? Нет, это дикари, раз они жгут свои поля и сады, вступив в войну с другими людьми.
– Никто не руководит ими, – сказал Ястреб. – У них нет настоящего короля; а все, кто мог бы стать королем, все мудрецы и волшебники отстранены от власти, все заняты копанием в собственных душах: ищут дверцу, которая поможет им пройти невредимыми через царство смерти и обрести бессмертие. Так было в Южном Пределе, так, по-моему, обстоят дела и здесь.
– Неужели все это плоды деятельности одного лишь человека – того, о котором говорил дракон? Но это просто невероятно!
– Почему же нет? Если бы в Земноморье правил настоящий король, то ведь и он был бы единственным. Он один правил бы всеми землями. Один человек может столь же легко совершать разрушения, как и править миром: быть либо Великим Королем, либо Великим Разрушителем.
И снова в его голосе послышалась не то насмешка, не то вызов; почему-то Аррен рассердился:
– У любого короля есть слуги, армия, послы, советники и всякие другие помощники. Он правит благодаря им. Но где же помощники этого… Антикороля?
– В наших душах, парень. В наших душах. Это там таится предатель. Это твое «я» кричит: «Я хочу жить! Пусть мир страдает, пусть даже разлагается заживо, лишь бы я оставался живым!» Маленький этот предатель – наша жалкая душонка – живет внутри нас, прячась во тьме, словно паук в углу сундука. Все мы слышим его голос. Но лишь немногие понимают его. Мудрецы, певцы – все, кто созидает душой. И еще герои. Те, кто стремится всегда быть самим собой. А всегда оставаться собой – вещь редкостная, великий дар. Но быть самим собой вечно – это ли не подлинное величие?
Аррен посмотрел Ястребу прямо в глаза:
– Ты хочешь сказать, что вечная жизнь вовсе не важна. Но ответь мне – почему? Я был совсем ребенком, когда мы отправились в это путешествие. Я не верил в смерть. Кое-чему я за это время научился; может быть, не столь уж многому, но все же. Так, я научился верить в смерть. Но радоваться ей я так и не научился! Я не буду рад ни своей смерти, ни твоей. Если я по-настоящему люблю жизнь, то, наверно, естественно, что я ненавижу, когда она кончается?
Учителем фехтования у Аррена был в Бериле человек лет шестидесяти, невысокий, лысый и строгий. Аррен много лет с трудом терпел его, понимая, впрочем, что мастер это непревзойденный. И вот в один прекрасный день на уроке Аррен выбрал момент, когда учитель его отвлекся, и выбил шпагу у него из рук. С тех пор он навсегда запомнил, какой невероятной, непостижимой радостью вспыхнуло вдруг лицо его холодного наставника. Искренняя надежда, счастье – вот он, соперник, наконец-то равный ему! С того дня учитель гонял его совершенно безжалостно, и когда они сходились по-настоящему, на лице старого мастера появлялась та же упрямая, безжалостная улыбка, которая все светлела по мере того, как Аррен сильнее теснил его. Похожая улыбка освещала сейчас лицо Ястреба.
– Жизнь без конца, – сказал волшебник. – Жизнь без смерти. Бессмертие. Каждая живая душа жаждет этого, и чем эта душа здоровее, тем сильнее жажда жизни. Но будь осторожен, Аррен. Ты из тех, кто может осуществить свое желание.
