– Нет, Уилл. Нет. – Он поднял голову и посмотрел на меня, а я подумал: «Вот перлы, которые были его глазами». – Все так, как и в начале. Это не я ослеп. Это твои глаза открылись.
Широко раскрыв глаза, едва не упираясь в пол носом, я ползал в Монстрариуме вокруг трупа, с каждый разом увеличивая круг.
Дорога́ была каждая секунда, но я заставлял себя не спешить, изучая любые подробности, доступные глазу при столь скудном освещении.
Вот кровавый след ботинка, в шести дюймах от места, где он упал. Вот еще один, там, где второй мужчина едва не наткнулся спиной на стену. Рассыпавшиеся ящики – вероятно, результат столкновения. Или борьбы? С кем-то третьим? Или с драгоценным трофеем Уортропа? Возможно ли, чтобы сообщник-предатель убитого, или его соперник, был побежден здесь, в Комнате с Замком, при попытке пересадить трофей в другой контейнер, более пригодный для транспортировки? Не найдя у стены ничего полезного, я пересек комнату. Вот деталь, не замеченная мной при первом, поверхностном осмотре: большой холщовый мешок, брошенный кем-то – или чем-то – в дальнем углу. Я наступил на него – пусто.
Вот, значит, как было дело: он пытался вынуть его из клетки, но тот бросился на него, испугал, человек, попятившись, наступил в лужу крови, отсюда и отпечаток на полу. Или так – убийца мог случайно ослабить хватку и, оставаясь свободным, запаниковать, шарахнуться в сторону, удариться о стену, рассыпать ящики и броситься из Монстрариума прочь, бросив то, ради чего пришел. Но такой сценарий показался мне неубедительным. Если бы он выронил трофей, тот кинулся бы за ним, и тогда его следы остались бы на полу благодаря все той же луже. Вернувшись в коридор, я стал ощупывать влажную стену над кучей покореженных досок с торчащими из них гнутыми гвоздями, щурясь в мигающем свете газовых горелок и кляня себя за то, что не прихватил из кабинета Адольфа фонарик. Мои пальцы коснулись чего-то липкого. Я замер. Кровь. Стена на уровне глаз была забрызгана мелкими каплями. Неужели он ударился головой? Или его укусили еще до того? Капли покрывали пространство на три фута в обе стороны от груды разбитых ящиков. Что это – он разбил здесь голову и мотал ею из стороны в сторону? Или кто-то мотал его из стороны в сторону, разбив ему голову?
– Где же ты? – прошептал я. – Он еще слишком мал, чтобы утащить тебя куда-нибудь, значит, где бы ты сейчас ни был, ты забрался туда сам. Убежал ты от него один или он висел на тебе, не разжимая объятий? Выбрался ты отсюда или все еще здесь?
Ответом мне была тишина.
Монстрариум занимал все пространство под зданием наверху, которое само занимало целый квартал. Лабиринт полутемных коридоров и сотен хранилищ разных размеров, иные из которых были забиты так плотно, что немногие отваживались бродить между ними без провожатого – Адольфа. Я и сам не раз терялся в этом подземелье и, пробродив около четверти часа, поддавался панике и кричал: «Адольф! Адольф, выведи меня отсюда, я опять заблудился!»
Неудачливый вор мог, избежав встречи с монстром, оказаться в лабиринте, где и бродил до сих пор: отчаянный охотник, в одночасье превратившийся в испуганную жертву. Если ему повезло, то он выбрался на улицу, оставив своего преследователя запертым в лабиринте, словно легендарного Минотавра. Если не повезло, то Минотавр добрался до него и теперь обгладывает его косточки, пока я перебираю возможные варианты развития событий.
Я снова огляделся. Когда же ушла Лили? Чувство времени изменило мне. Казалось, с тех пор, как я подтолкнул ее к лестнице, сорвав у нее прощальный поцелуй, прошло не меньше месяца. Я припустил назад, к кабинету смотрителя, – в одной руке у меня был револьвер, другую я вытянул перед собой, нашаривая в потемках путь; нож и кастет в карманах брюк били меня по ногам на каждом шагу; прежде чем свернуть в новый коридор, я останавливался и внимательно вглядывался за поворот. Казалось, время утекает в какую-то черную дыру, унося вместе с собой и меня. И хотя пол под моими ногами поднимался по мере приближения к выходу, у меня все равно было такое чувство, как будто я лечу с крутого обрыва вниз, в темную пропасть, на дне которой зияет вход в Джудекку – самый нижний круг ада, его замороженное сердце.
В последнем коридоре, всего в одном повороте от кабинета смотрителя, от стены отделилась какая-то тень и бросилась на меня, прижав спиной к противоположной стене. От столкновения я выронил пистолет. Запах виски и крови ударил мне в нос, когда его пальцы стиснули мою шею, горячее дыхание обожгло ухо. Сжав руки в кулаки, я ударил его в оба уха сразу; – это заставило его слегка ослабить хватку, но, взбешенный неожиданной болью, совсем он меня все же не отпустил. На его лице блестела свежая кровь, глубокие малиновые царапины покрывали его там, где по нему прошлись когти. Он скалил зубы, красные глаза бегали от страха.
Коленом я ударил его в пах; он разжал руки, согнувшись пополам и схватившись за живот, я оттолкнул его от себя. Искать пистолет было некогда: вынув из кармана нож, я щелчком выдвинул лезвие. Оно скользнуло на свободу, сверкнув серебром в холодном свете газового рожка. Он попятился, не отнимая рук от паха, и вдруг его рот открылся, и из него вырвалась струя желчи, крови и черных сгустков – яд монстра уже уничтожил часть его желудка. Так он обычно действует: изнутри. В зависимости от объема попавших внутрь токсинов процесс может занять от нескольких минут до нескольких дней.
Моя очередь.
Схватив его рукой за горло, я вздернул его вверх и приставил нож к подбородку. Вонючее дыхание, смешанное с запахом гниения, происходившего у него внутри, обожгло мне лицо, и я едва не поперхнулся.
– Где он? – выдавил я. – Где?
– Внутри…
– Внутри? Здесь? В Монстрариуме? Веди меня к нему!
Он засмеялся. Потом рыгнул, и липкая масса из слизи и крови запузырилась на его синюшных губах. И тогда я понял. Не один год прослужив у монстролога, я не мог перепутать.
Свет угасал у него в глазах.
– Уже привел.
Примерно семь тысяч дней спустя я вышел в переулок через черный ход дома номер 425 по Харрингтон-лейн. Монстролог ныл, требуя ужина, – видимо, мое неожиданное появление напомнило ему о том, что он, как всякий смертный, должен время от времени что-то есть. Но я отказался готовить в свинарнике, который он называл кухней, пока не отмыл там все, что поддавалось щетке и мылу, и не выбросил все, чему уже никакими силами нельзя было вернуть приличный вид. Вернувшись с рынка, я принялся за работу, предварительно спрятав от него лепешки, за что он меня тут же осыпал проклятиями.
– Они мои, пока я не положу их вам на тарелку, – огрызнулся я. Он тут же смылся, как ребенок, которому попало. Собственно, он и был ребенком, всегда, даже в годы своего расцвета, словно часть его «я» застыла в том времени, когда еще была жива его мать, и эта часть отказывалась меняться, расти, взрослеть, живя внутри него, даже когда он стал мужчиной, лишь иногда давая о себе знать пронзительными ночными криками, такими же, как у того мальчика, которого он получил в наследство и, засунул в каморку на чердаке, и тогда все трое, – мальчик, взрослый, и мальчик внутри взрослого, – застыли во льдах Джудекки.
Я сгрузил первую порцию мусора в контейнер. Второй, рядом, уже был набит доверху, – не самим монстрологом, надо полагать, а той девушкой, которую я нанял для того, чтобы она не дала ему умереть. Беатрис, так, кажется, ее звали? Я не мог вспомнить ее имя, но вот лицо помнил прекрасно; у меня хорошая память на лица. Щеки круглые, румяные, точно яблоки, кожа светлая, чистая, фигурка чуть полновата; быстрая, приятная улыбка. Я тщательно выбрал ее из всех кандидаток. Их было две: старая дева без единой родной души в городе, привычная к уходу за старыми и немощными (она сама ходила за отцом и матерью, пока те не отправились на тот свет), и богобоязненная женщина, не сплетница, без знакомых в городе, и, самое главное, терпеливая, как море, и толстокожая, как черепаха. Неудивительно, что он ее выгнал.
Контейнер я набил быстро, но в небе уже появились первые звезды, температура падала стремительно, и я решил, что было бы неплохо развести огонь, тем более, что мне все равно придется сжечь мусор перед уходом. И я отправился в старый сарай за керосином.
«Вот ты и опять загнал меня в угол», – думал я. Если я оставлю тебя здесь без присмотра, ты опять поддашься своим демонам. С другой стороны, твои демоны способны отпугнуть всякого, кто попытается помочь тебе!
Такова природа демонов, решил я.
Я облил содержимое обоих контейнеров керосином. Шальной ветерок задул первую спичку, и вдруг я, снова тринадцатилетний, оказался по щиколотку в ледяном снегу, отогревая окровавленные руки у того же самого контейнера – в нем горел труп, расчлененный при моем участии.
«Закаляйся. Если хочешь остаться у меня, привыкай к таким вещам».
