– Ой, мама! – снова прошептал Утенок.
– Заткнись! Она умерла, – отрезал Хэрн.
Нас окутывала белая пелена дождя. Все вокруг было белым. Мы скользили в белом круге по серой воде, и даже болота пропали из вида. Над головой раздавалось кряканье уток и крики чаек. Дождь вроде бы начал стихать. Что, вам кажется, будто ничего страшного в этом нет? В следующее мгновение наша лодка чуть не наехала на двух уток, и те с истошным кряканьем кинулись прочь. А мы даже не могли их разглядеть! Вы же, небось, сами знаете, как утки, набирая скорость для взлета, несутся по воде и хлопают крыльями. Мы видели брызги, пары вспененных полос на воде и капли, летящие с крыльев. Видели, как расплескивается вода, когда утки отрываются от воды и наконец взлетают. Слышали их кряканье. Чувствовали на лице ветер, поднятый их крыльями. Но самих птиц мы не видели!
– Что случилось? – шепотом спросил Утенок.
– Мы не ослепли, – хрипло произнес Хэрн. – Воду-то мы видим.
Он больше не правил лодкой – сидел, положив руку на руль, и таращился так, словно это могло прогнать наваждение.
Лодка свернула и поплыла дальше. Я видела разбегающийся треугольный след на воде, оставленный проплывшим чирком. Вокруг гомонили птицы. Вот только ни одной из них разглядеть так и не удалось. А потом мы внезапно, без предупреждения, вышли в море, и я снова их увидела.
Перед нами возникло препятствие. Это была огромная сеть, вышиной с дом. Она висела на столбах и тянулась в обе стороны, на сколько хватало глаз, через болота и множество рукавов Реки, от одного ее берега до другого. Птицы копались в грязи за сетью, что-то ели и хлопали крыльями. Мы прекрасно их видели. Вдалеке, тоже за сетью, маячила давешняя лодка с двумя варварами, по-прежнему погруженными в свое странное занятие.
Впереди раскинулась синева. Море оказалось целой прорвой воды. Оно было огромное – слишком большое для меня. Там, где море встречалось с небом, синева делалась темнее. Я с радостью остановила взгляд на длинном черном корабле, стоящем неподалеку на якоре. Он слегка покачивался. На остром черном носу у него были нарисованы два больших глаза, и казалось, будто корабль смотрит на нас.
– Глядите, глядите! Там, в сети!.. – крикнул Утенок.
И вправду, в сети со стороны Реки что-то билось. У нас не получалось рассмотреть толком, что это. Пленники были небольшие, размером с гуся или лебедя, и мне показалось, будто они розоватые и с крыльями. И каждое такое существо, попав в черную сеть, билось изо всех сил, пытаясь улететь. Некоторым удавалось протиснуться через широкие ячейки сети. Тогда они взмывали в небо над морем и растворялись в синеве. Но многие сдавались и соскальзывали по сети вниз – таких было куда больше. Вода кипела от их отчаянного трепыхания. И вот их-то и подбирали варвары в той лодке.
– Души людей! – воскликнул Утенок.
– Я в это не верю! – бормотал Хэрн, глядя на сеть во все глаза. – Я не верю!
Тут варвары в маленькой лодке увидели нас. Они сердито закричали и поплыли вдоль сети обратно. Хэрн быстро повернул руль и поймал парусом ветер. Над морем стоял ясный ветреный день. Наверное, дождь и туман были порождены сетью. Ветер и отлив понесли нас к черному кораблю, прямо под один из его огромных глаз. Мне захотелось спрятаться – так грозно он смотрел!
– Это просто рисунок, – сказал Утенок, привязывая лодку к огромной якорной цепи черного корабля.
Хэрн взобрался по этой цепи на палубу. Утенок посмотрел на меня и сунул Леди под накидку, себе за пазуху. Я точно так же спрятала Младшего, и мы последовали за Хэрном.
Палуба корабля была черной и пахла смолой. Она напоминала зимний лес. С мачт – а они были сделаны из цельных стволов деревьев, скрепленных железными обручами, – свисало множество веревок. На палубе никого не было. Вдоль бортов стояло множество плетеных корзин. Утенок открыл одну и тут же отскочил назад, и мы с Хэрном тоже: оттуда вырвалось множество почти невидимых крылатых штуковин и они закружили над корзиной с шумом, который напоминал рев разбушевавшегося пламени. Они не причинили нам никакого вреда. Просто метнулись за борт корабля и исчезли в море.
Прежде чем мы оправились от потрясения, в высокой надстройке на корме распахнулась дверь. Оттуда с воплями хлынули варвары.
– Вы кто такие?! Вы что творите?!
Это были волшебники. Я точно знаю. Когда дядя Кестрел впервые рассказал нам про варварских колдунов и их боевые заклинания, я представила себе уродливых желтоволосых людей с большими розовато-лиловыми носами, морщинистыми щеками и искривленными ртами. Меня здорово удивило, что Танамил, а позднее и Карс Адон оказались не такими. А вот эти люди выглядели точно так, как я представляла. Мне даже пришло в голову, что в колдуны у варваров подаются лишь те, кто настолько противен, что с ними никто не дружит. Они были в длинных балахонах, и им приходилось подбирать подол на бегу. Я сильно перепугалась и вцепилась мертвой хваткой в Младшего, спрятанного под накидкой.
Наверное, Карс Адон предупредил о них Хэрна. Брат не сдвинулся с места, а когда варвары подбежали к нам, сдержанно поклонился им. Они сразу остановились. Колдуны передумали хватать нас, но с грозным видом столпились вокруг. Я так подозреваю, что Хэрн был не настолько спокоен, как старался это показать.
– Чего вам надо, отродье? – сердито спрашивали они.
– Мы – волшебники и пришли с посланием от Карса Адона, – сказал Хэрн. – Могу ли я поговорить с Канкредином?
Уродливые рожи заспорили между собой.
– Это не волшебники!
– Нет, волшебники! Они прошли сквозь сеть!
– Он не захочет тратить время на этих сопляков!
– Наложите на них заклятие тяжести и скиньте за борт!
Невозможно было разобраться в их трескотне. Они кружили вокруг нас, а я улавливала лишь отдельные слова и обрывки фраз. Но у каждого на одежде были вытканы большие и хвастливые говорящие узоры. Значит, у них тоже существовало это искусство. «Я истязаю зверя», – прочла я. «Я вынул глаза Сандара». Потом еще промелькнуло: «…творю драгоценности, где никто…» и «…убиваю троих одним заклятием…» И еще: «Я насылаю незримую смерть». От такого кому хочешь дурно сделается.
– Тихо! – донесся чей-то раскатистый голос с другого конца палубы. – Что происходит?
– Господин, тут трое сопляков, которые утверждают, что они волшебники, – доложил кто-то из варваров.
– Они прошли сквозь сеть? – поинтересовался тот же голос.
– Да, хозяин. Ладри предупредил нас про это с душелодки.
– Тогда, пожалуй, я хочу на них взглянуть, – проревел голос. – Тащите их сюда.
Нас прогнали по палубе и затолкали в дальнюю дверь. За ней открылась большая комната. С балок свисали гамаки. Но мы там не задержались – сразу же очутились в другой комнате, на самом краю кормы. В этой комнате обнаружилось большое окно, выходящее на море, и пустое кресло – хорошее кресло, куда лучше, чем у Карса Адона. Варвары тычками заставили нас встать перед этим креслом, а сами столпились вокруг.
– А некоторым придется удалиться, – прогудел Канкредин.
Оказалось, он сидит в кресле, а ведь за миг до того оно было пустым!
Я думала, что больше сети, улавливающей души, меня уже ничто не напугает. Но я ошибалась. Стало ясно, что Канкредин – это вовсе не Танамил. Он не был молод. Он оказался стар – как бывает старым камень; колдун был таким же твердым и прочным, как камень. У меня волоски на руках встали дыбом, а кожа пошла пупырышками, пока я его рассматривала.
Смотреть на него было нелегко. От него веяло таким холодом, что от одного взгляда у меня заслезились глаза. По-моему, у него были длинные вьющиеся седые волосы – они обрамляли лицо и спадали на плечи. Но макушка лысая и серая от грязи, и на ней красовалась пара больших розовых шишек. Ну, в общем, такие вещи первыми бросаются в глаза, когда человек сидит. Потом Канкредин неспешно поднял голову. Вначале мне показалось, будто лицо у него припухшее, с толстыми веками, наползающими на глаза. Но едва лишь я встретилась с ним взглядом, как его лицо изменилось. Оно словно сделалось больше и стало видно откуда-то издалека. Хэрн говорит, будто это по-прежнему возникает у него перед глазами, стоит ему лишь зажмуриться, но не может объяснить, что же такое «это». Вот и я тоже не могу. А голос мне запомнился лучше. Он велел магам выйти. Голос исходил откуда-то из обширной груди и живота Канкредина и звучал как удар колокола. Только колокол как будто находился где-то не здесь. А рот Канкредина вроде как вообще не участвовал. Голос лязгал где-то вдалеке и предвещал страх и ужас, поражение и смерть. Стоило мне услышать этот голос, как я тут же осознала, что мы оказались лицом к лицу с великим злом. И еще я поняла: мы совсем свихнулись, раз явились сюда без Единого.
Лучше всего я изучила длинное и широкое одеяние Канкредина. Оно, как и балахоны прочих магов, было сплошь заткано словами, от ворота до подола. Письмена крупные и небрежно выполненные. Я бы соткала их куда лучше. Сперва я не могла их разглядеть. Они будто спрыгивали с одеяния и рвались причинить вред всякому, кто их прочтет. Мне пришлось отвести взгляд. Смотреть на Канкредина было слишком трудно, а на его одеяние – слишком легко.
