Бежать мне было некуда. Я поспешно сменил обличье, превратившись в рыбу, и скользнул в реку. Река была довольно глубокой, и я надеялся укрыться на дне среди камней, но и эта река была, увы, подвластна Ньёрду; она, должно быть, выдала ему меня, показав цвета моей ауры, и он, расправив рыболовную сеть, висевшую у него на поясе, забросил ее в воду. Тяжелые грузила, упав на дно, окружили меня кольцом, от которого мне, как и от судьбы, было не уйти.
Не стану утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что я пытался вырваться, но у меня не хватило сил. Волшебная сеть Ньёрда была вся переплетена связующими рунами, как и тот пояс, что моя дочь Хель носила на талии. Впоследствии я узнал, что именно Хель и помогла Ньёрду сплести эту сеть – возможно, надеялась примкнуть к группе популярных богов. А может, ее детская обида на меня была столь сильна, что она в какой-то момент позабыла даже о своей неприязни к асам. Так или иначе, но проклятущая сеть оказалась неуязвимой даже для греческого огня, в который я попробовал превратиться, и все мои попытки освободиться от удушающих ячей были обречены на неудачу. В итоге меня вытащили на берег – голого, мокрого, замерзающего на ледяном ветру.
– Ну что, попался? – крайне неприятным тоном воскликнул Хеймдалль.
Я промолчал. На него я даже не посмотрел. Я вовсе не собирался умолять их сохранить мне жизнь; впрочем, это в любом случае ни к чему бы не привело. И уж менее всего мне хотелось доставить удовольствие Золоченому – ведь он был бы счастлив услышать, как я о чем-то молю. Я попытался сесть как можно удобней – насколько это было возможно, разумеется, – и сделал вид, что все происходящее меня ни в коей мере не интересует.
– По-моему, его прямо сейчас стоит прикончить, – выразил свое мнение Тор. – Пока он снова куда-нибудь не удрал.
– Никуда он не удерет. – Скади одарила меня леденящей кровь улыбкой. – Теперь мы можем и не спешить. Воспользуемся случаем и разберемся с ним спокойно.
– Согласен, – поддержал ее Хеймдалль. – Он заслуживает особого суда и наказания. Да и Фригг наверняка захочет посмотреть, как его будут казнить.
Остальные с этими доводами согласились. Браги сказал, что ему нужно время, дабы закончить балладу, посвященную этому великому дню; Фрейя сшила себе какой-то особенный наряд, и ей очень хотелось всем его продемонстрировать. И, разумеется, всем хотелось неторопливо, со вкусом обсудить, какой казни лучше меня подвергнуть.
Промолчали только Идунн и Один. Старик вообще стоял в сторонке, держа под уздцы Слейпнира. А Идунн подошла ко мне, села рядом, и я уловил исходивший от нее аромат цветов; в ее присутствии мне сразу стало немного теплее; даже несколько росших рядом кустиков вдруг зазеленели и покрылись цветами.
Идунн помолчала, посмотрела на Одина и вдруг заявила:
– Вы не можете так с ним поступить!
– Почему это? – фыркнул Хеймдалль.
– Потому что он был одним из нас, – твердо сказала она.
Вот как раз этого-то ей и не стоило говорить. Я никогда не был одним из них. И я не выдержал:
– Ну что вы тянете! Убейте меня, и дело с концом. Только пусть Браги не играет на своей распроклятой лютне.
Идунн снова посмотрела на Одина.
– Ты же дал слово, – напомнила она. – Ты прекрасно знаешь, что это значит.
– А я никаких клятв не давала! – заявила Скади. – И другие тоже.
– Вот именно! – тут же поддержал ее Хеймдалль. – Он должен умереть! Он слишком опасен, и оставлять его в живых никак нельзя. И потом, вы же знаете, что сказал оракул. В свое время он всех нас предаст – выдаст Сурту в обмен на свою жалкую жизнь!
Значит, Один и Золоченому поведал о пророчестве оракула? Странно, почему меня это удивляет. Скорее всего, Старик обсудил это предсказание с каждым, кроме меня, и все они энергично спорили, пытаясь понять истинный смысл пророчества и от волнения старательно уничтожая запасы своего винного погреба. Вывод, разумеется, был таков: Локи – предатель; во-первых, он жестоко оскорбил богов, а во-вторых, наверняка при малейшей опасности сдаст их всех Сурту.
Вот было бы хорошо!
Правда, я мог бы им объяснить, что Сурт никаких обменов не совершает. Обмен пленными, переговоры, перемирие, разумная сделка – Сурт по таким правилам не играет. А с предателями он поступает точно так же, как и со всеми остальными. Море не способно отличить одну песчинку от другой. Его волны лижут весь песок сразу, и нет никакой возможности остановить их.
Однако Старик выглядел странно задумчивым. Слова, как и имена, обладают великой силой. Произнесешь какое-нибудь слово, и взять его обратно уже невозможно, ибо это связано с серьезными, даже необратимыми последствиями. И потом, Один ведь не знал о моей беседе с головой Мимира и о том, что я, как и он, тоже слышал все пророчество целиком. Таким образом, нам обоим была известна моя судьба. Ни один из нас не хотел, чтобы это со мной случилось – тут, собственно, и говорить было не о чем.
Я посмотрел на Одина и процитировал слова оракула:
С востока приближается корабль горящий,
Им правит Локи. И мертвые встают из гроба;
И проклятые с поводка сорвались;
И рядом с ними мчатся Страх и Хаос.
– Звучит знакомо, правда, брат? – спросил я.
Озадаченный вид Одина показался мне почти достаточной платой за этот неприятный эпизод.
– Ты где это слышал?
– А ты как думаешь?
– Значит, ты говорил с оракулом? – вздохнул он.
– Ну, ты же не собирался рассказывать мне о его пророчествах. Пришлось выяснять самому.
– И много он тебе рассказал?
Я пожал плечами:
– Достаточно. Во всяком случае, я пожалел, что попросил его об этом.
Один снова вздохнул. По всей видимости, пророчество оракула оказало на нас обоих весьма сильное впечатление. Мы оба выслушали это пророчество до конца, и теперь уже невозможно было делать вид, будто мы ничего не слышали и не знаем. Пытаться сейчас пойти против предсказанного было столь же бесполезно, как и пытаться ускорить его приход – оба эти действия в равной степени осуществились бы в соответствии с пророчеством. Как справедливо заметил мне Мимир, человек часто встречает свою судьбу именно там, где пытается от нее спрятаться, и это означало одно: что бы Один ни предпринял, отныне он будет играть исключительно по тем правилам, которые задал оракул.
Старик повернулся к остальным богам и сказал:
– Убить Локи – не самый лучший выбор. Но его в любом случае нужно заставить смириться.
– Я могу это сделать, – вызвалась Скади, крутя в руках магический кнут. – По-моему, мертвые всегда ведут себя спокойно и смиренно.
– Нет. – И Один, качая головой, отказал ей. В ответ Скади издала неприличный звук.
– Ладно, Старик, говори прямо, что у тебя на уме? – не выдержал Тор.
– Его нужно заковать в цепи и поместить под стражу, – сказал Один. – Пока мы не узнаем, что именно означает это пророчество, отпускать Локи на свободу ни в коем случае нельзя. Нам нужно найти для него какое-нибудь безопасное место…
Я поспешил вмешаться:
– Погоди! Я знаю! – И я снова процитировал оракула:
Я вижу пленника в подземном царстве.
Кишками сына Нари он опутан
И схож с зловещим Локи он обличьем.
Одна Сигюн его страданья облегчает.
Один бросил на меня недобрый взгляд.
– Да уж, осведомлен ты неплохо, – заметил он.
Я усмехнулся:
– Как и ты! Я тоже стараюсь все знать наперед.
Я, кажется, уже говорил, что ненавижу змей?
Локабренна
Итак, по мере развития этой печальной истории Ваш Покорный Слуга становился все более покорным. Меня стащили с холма в Нижний мир, под Кипящий котел, из которого вытекают все реки и ручьи. Здесь же, неподалеку, находились истоки реки Сновидений, а также граница, отделявшая мир Порядка от царства Хаоса; то есть я был как бы наполовину в мире живых, а наполовину в мире мертвых. Точнее, спящих.
Именно здесь возникали сны в самом чистом виде, такие переменчивые, неуловимые. Именно здесь из узких щелей в скальной породе отвратительно воняло серой и прочими запахами земного чрева. Именно здесь меня возложили на три валуна исключительно неудобной формы – на них и сидеть-то было бы невозможно! – и заковали в цепи, а затем еще и связали руническими заклятьями, не дающими мне возможности сменить обличье.
Один лично проверил мои путы. Они были безупречны. Затем он долго смотрел на меня своим единственным зрячим глазом.
– Знаешь, мне очень жаль, что так все обернулось, – сказал он вдруг.
– Ничего, братец, как только я снова окажусь на свободе, – ответил я, – то непременно тебя навещу. По-моему, это самое малое, что я могу для тебя сделать. Во всяком случае, после всего того, что со мной сделал ты.
Хеймдалль усмехнулся, услышав мои слова, и его золотые зубы сверкнули, осветив всю пещеру, точно волшебным огнем. И я пообещал себе: если Мимир сказал правду и у меня действительно будет возможность встретиться в бою с Золоченым, то я выбью ему все эти золотые зубы и сделаю себе из них ожерелье!
