И поднялся на ноги хоббит Сэммиум, сын Хэмбриджа.
– Иди-ка сюда, мразь! – крикнул он. – Ты ранила моего хозяина, гадина, и тебе несдобровать. Мы пойдем дальше, но сперва разделаемся с тобой! Иди-ка сюда, а то тебе еще мало!
И словно возжженный его неукротимым духом, светильник в его руке запламенел, как светоч, засиял, как светило, пронизывая мутную тьму ослепительно ясными лучами. Невиданный огонь с поднебесья опалил Шелоб, как молния; лучи жгли раненый глаз нестерпимой болью; другой, показалось Ей, ослеп. Она шлепнулась на спину, беспомощно суча длинными коленчатыми ногами, заслоняясь от жгучего, терзающего света, потом отвернула изувеченную голову, перекатилась и поползла на брюхе, подтягивая ноги, цепляясь клешнями за камни, к черной дыре, к спасительному Логову.
Сэм наступал; он шатался, как пьяный, но шел на Нее. Она заторопилась прочь, мерзко, трусливо дрожа и колыхаясь, обгаживая камни желто-зеленой слизью, и втиснулась в проход, а Сэм успел еще рубануть по Ее ногам, вползавшим за Нею. И упал без памяти.
Шелоб удалилась; а что было с Нею дальше, долго ли безвылазно пролежала Она в своей берлоге, зализывая и залечивая раны спасительной темнотой, отращивая пучковатые глаза, когда озлобленный, смертоносный голод выгнал ее из Логова и где Она снова раскинула свои тенета в Изгарных горах – об этом наша хроника умалчивает.
Сэм остался один. В густеющих черных сумерках проклятой страны он очнулся и устало пополз назад, к хозяину.
– Хозяин, дорогой хозяин, – проговорил он, но Фродо не отзывался. Когда он летел со всех ног без оглядки, радуясь освобождению, Шелоб огромным прыжком подскочила сзади и вонзила жало ему в шею. Теперь он лежал бледный, бесчувственный, неподвижный.
– Хозяин, дорогой хозяин! – снова позвал Сэм и долго-долго тщетно ждал ответа.
Он быстро, ловко и бережно разрезал путы и приложил ухо к груди, потом ко рту Фродо, но сердце не билось, губы отвердели. Он растирал ему охладелые руки и ноги, трогал ледяной лоб.
– Фродо, господин Фродо, сударь! – звал он. – Не оставляйте меня одного! Это ваш Сэм, откликнитесь! Не надо, не уходите без меня! Проснитесь, сударь! Господин Фродо, милый, дорогой, проснитесь! Проснитесь, пожалуйста!
Потом его охватил гнев, и он бегал вокруг тела хозяина, пронзая воздух, рубя камни, выкрикивая проклятья. Потом склонился над Фродо и долго смотрел на его бледный лик на черных камнях. И вдруг он вспомнил, что ему привиделось в Зеркале Галадриэли: мертвенно-бледный Фродо крепко спит у черной скалы. Это он тогда подумал, что крепко спит, а на самом деле…
– Он умер! – сказал Сэм. – Он не спит, он умер!
И от этих его слов точно яд разошелся в холодеющей крови, и лицо Фродо стало исчерна-зеленоватым.
И черное отчаяние овладело им, и он склонился к земле и укрыл голову капюшоном, сердце его оцепенело от горя, и он лишился чувств.
Схлынула темнота, и Сэм очнулся в тумане; но протянулись минуты или часы – этого он не знал. Он лежал на том же месте, и так же лежал возле него мертвый хозяин. Горы не обрушились, камни не искрошились.
– Что мне делать, делать-то чего? – проговорил он. – Неужто же мы с ним зря всю дорогу… – И ему припомнились собственные слова, сказанные еще в начале пути, не очень тогда понятные ему самому: Я ведь обязательно вам пригожусь – и не здесь, не в Хоббитании… если вы понимаете, про что я толкую. – А что я могу сделать? Оставить его мертвое тело на камнях и бежать домой? Или идти дальше? Дальше? – повторил он, вдруг задумавшись и испугавшись. – Как это – дальше? Мне, значит, идти дальше, а его что же, бросить?
И он заплакал и подошел к Фродо, прибрал его тело, и скрестил его холодные руки на груди, и обернул его плащом, и положил с одной стороны свой меч, а с другой – Фарамиров посох.
– Если мне надо идти дальше, – сказал он, – то придется, сударь, уж извините, взять ваш меч, а вам я оставлю этот, он лежал возле старого мертвого короля в Могильниках; и пусть вам останется ваша мифрильная кольчуга, подарок господина Бильбо. И вот еще ваша звездинка, сударь, – вы мне ее одолжили, и она мне очень еще понадобится, темень-то никуда не делась, и мне от нее никуда не деться. Куда уж мне такие подарки, да и не мне она была подарена, Владычица вам ее дала, но она-то как раз, может, и поймет. А вы-то хоть понимаете, сударь? Раз мне надо дальше.
Ну не мог он идти дальше, никак не мог. Он опустился на колени, взял мертвую руку и не мог ее отпустить. Шло время, а он все стоял на коленях, держал холодную руку и не мог решиться.
Да, решимости не хватало, а надо было пускаться в одинокий путь – затем, чтоб отомстить. Он не остановится, пройдет любыми тропами, исходит все Средиземье, есть-пить не будет, пока не настигнет и не убьет Горлума. Но ведь не за этим он пошел с хозяином, да ради этого не стоит и покидать его тело. Убийством его не вернешь. Его ничем не вернешь. Тогда уж лучше умереть рядом с ним: тоже одинокий путь, уводящий из жизни.
Он поглядел на ярко-голубой клинок и подумал о пути назад краем черного обрыва в никуда. Мстить или не мстить – не все ли равно? Нет, не за этим он шел за тридевять земель.
– Ну а что ж тогда? – воскликнул он снова. – Что же мне делать? – И ответ пришел сам собой, простой и жестокий: обещал пригодиться – пригодись, исполни за него. Вот он, твой путь – тоже одинокий и самый страшный.
– Это как? Мне, одному, идти, что ли, к Роковой Расселине? – Он задрожал, но тут-то и пришла решимость. – Как так? Это мне-то, мне у него забрать Кольцо? Совет поручил Кольцо ему.
И опять не замедлил ответ: «Совет поручил ему Кольцо и дал спутников, чтоб они помогли выполнить поручение. Ты – последний из Хранителей: вот и выполняй, за тебя некому».
– Зачем так надо, чтоб я был последним! – простонал он. – Сюда бы старину Гэндальфа или кого из прочих… И как мне одному решать? Я ж непременно маху дам! Чего мне выставляться-то, какой из меня Хранитель Кольца?
«Ты не выставляешься: тебя выставила судьба. А что, мол, ты в Хранители не годишься, так не больно-то годились и господин Фродо, да что говорить, господин Бильбо и тот… Они ж не сами себя выбирали, а так получилось».
– Словом, хочешь не хочешь, а надо решать самому. Осрамлюсь, конечно, но это уж как водится: чтобы Сэм Скромби да не сел в лужу?
Будем думать: ну вот, найдут нас здесь, господина Фродо то есть, и эта Штуковина, что на нем, достанется Врагу. Тут нам всем и конец – конец Лориэну, Раздолу, а Хоббитании уж и подавно. Ишь, думать наладился – думать-то времени нет. Война началась, и Враг, видать, берет верх. Обратно с Кольцом не проберешься: да и с кем советоваться, у кого спрашиваться? Нет уж, либо сиди жди, пока тебя укокошат над телом хозяина, а Штуковину отнесут Кому не надо, либо забирай Колечко и бери ноги в руки. – Он глубоко вздохнул. – Вот так, и больше ничегошеньки не надумаешь!
Он склонился над Фродо, отстегнул брошь у подбородка, засунул руку ему под рубашку, а другой рукою приподнял мертвую голову, поцеловал холодный лоб и бережно снял цепочку с шеи. И опустил голову хозяина на камень; застывший лик не изменился, и тут уж все стало понятней понятного: да, Фродо умер и поручение его больше не касается.
– Прощай, хозяин, прощай, дорогой мой! – тихо молвил он. – Прости своего Сэма. Он вернется сюда непременно, вот только доделает, ежели получится, твое дело. И уж больше не разлучимся. А покуда покойся с миром: авось не доберутся до тебя вражеские стервятники! Может, Владычица услышит меня и соблаговолит исполнить одно-единственное мое желание – устроит так, чтоб я возвратился и нашел тебя. Прощай!
Он склонил голову, продел ее в цепочку – и согнулся под тяжестью Кольца, словно на шею ему повесили огромный камень. Но мало-помалу, то ли привыкая к тягости, то ли обретая новые силы, он распрямился, с трудом встал на ноги и понял, что идти сможет и ношу унесет. При свете фиала он еще раз поглядел на своего хозяина – а фиал светился тихо, будто ранняя звезда летним вечером, и мягко озарял лицо Фродо, строгое, бледное и по-эльфийски красивое: смертная тень сошла с него. Горько утешенный на прощанье, Сэм отвернулся, спрятал светильник и побрел в сгустившуюся темень.
Идти было недалеко: сотня саженей, не больше, от прохода до Ущелины. Тропа и в сумерках виднелась – широкая, исхоженная, она отлого поднималась в гору между сближавшихся скал и превратилась в длинную лестницу с плоскими, стертыми ступенями. Черная сторожевая башня угрюмо высилась прямо над ним, мигая красным глазом. Он скрылся в тени у ее подножия: вот и лестнице конец, а вон и Ущелина.
– Решенного не перерешать, – твердил он сам себе, а все же, хоть вроде бы решил и по совести, но сердце его противилось каждому шагу. – Неверно, что ль, я рассудил? – пробормотал он. – А как же надо было?
У самого гребня громоздились отвесные скалы, и, прежде чем углубиться в проход между ними и выйти к тропе, ведущей вниз во Вражьи края, Сэм обернулся и постоял неподвижно, пытаясь отделаться от мучительных сомнений и глядя вниз, на каменную пустыню, где разбилась вдребезги его жизнь. Черной точкой виднелся проход в Логово; правее саженей так на тридцать остался лежать Фродо; там словно бы метались какие-то отсветы, а может, это слезы застлали ему глаза.
