А между ними и нами ширмой повисла переливчатая форма жизни – хрупкая, бессмертная и немыслимо чуждая, самим необыкновенным фактом своего существования низводящая все достигнутое моим видом до уровня грязи и дерьма. Я никогда не верила в богов, в абсолютное добро и зло. Только в то, что одни вещи работают, а другие нет. Все прочее – фокусы для отвода глаз, для манипуляции рабсилой вроде меня.
И все-таки я верю в Остров, потому что верить и не требуется. Его не нужно принимать на веру: он маячит прямо перед нами, его существование – эмпирический факт. Мне никогда не постичь его разума. Обстоятельства его происхождения и эволюции останутся тайной. Но я его вижу: он так огромен, ошеломляющ, так далек от всего человеческого, что просто не может не быть лучше нас и всего, что получилось бы из нас со временем.
Я верю в Остров. Чтобы спасти его, я поставила на кон собственного сына. И убила бы Дикса в отплату за его смерть.
Может, еще убью.
Столько миллионов лет прожито впустую, но наконец-то я совершила нечто достойное.
Подлетаем.
Передо мной выстраиваются прицельные сетки, вложенные одна в другую, непрерывная гипнотическая череда перекрестий, нацеленных на мишень. Даже сейчас, за считаные минуты до пуска, расстояние делает будущие врата невидимыми. Момент, когда нашу цель можно будет разглядеть невооруженным глазом, не настанет. Мы пронизываем ушко слишком быстро: не успеешь и моргнуть, а оно уже позади.
Или же, если мы хотя бы на волосок ошиблись при корректировке курса – если траектория длиной в триллион километров сдвинется хотя бы на тысячу метров, – нас ждет смерть. Тоже мгновенная.
Приборы показывают, что курс выбран точно. Шимп докладывает мне о том же. «Эриофора» падает вперед, бесконечно увлекаемая в пустоту своей же магически смещенной массой.
Я переключаюсь на камеру дрона, передающего картинку с места строительства. Это уже окошко в историю – даже теперь отставание по времени составляет несколько минут, – но прошлое и настоящее сближаются с каждой корсекундой. Темный абрис новеньких врат зловеще вырисовывается на фоне звезд, это огромная разинутая пасть, предназначение которой – пожирать саму реальность. Сбоку выстроились в вертикальные колонны фоны, очистительные установки, сборочные узлы; работа закончена, необходимость в них отпала, попутного уничтожения не избежать. Мне почему-то жаль их. Всегда. Мы не можем подбирать их и уносить с собой, использовать при новых сборках: законы экономики действуют везде, и они гласят, что выгоднее использовать инструменты по одному разу и выбрасывать их.
Кажется, Шимп принимает это правило ближе к сердцу, чем можно было ожидать.
Во всяком случае, мы не тронули Остров. Так хотелось бы задержаться… Первый контакт с по-настоящему инородным разумом, и чем все ограничилось? Помигали друг другу фарами. Над чем размышляет Остров, когда не молит о пощаде?
Я подумывала, а не спросить ли его. Можно было бы встать пораньше, когда временная задержка из непреодолимой преграды превратится в банальное неудобство, и наметить некий гибридный язык, который позволит прикоснуться к истинам и принципам разума, превосходящего разум всего человечества. Что за детские фантазии… Остров существует далеко за пределами гротескных дарвиновских процессов, которые сформировали мое собственное тело. Здесь не может быть общности и единения умов. Ангелы не ведут разговоров с муравьями.
До запуска менее трех минут. Я вижу свет в конце тоннеля. «Эри», поневоле ставшая машиной времени, едва уже заглядывает в прошлое; я могла бы задержать дыхание почти на все те секунды, за которые «тогда» превратится в «сейчас». Все приборы по-прежнему подтверждают, что мы нацелены верно.
Тактический дисплей начинает попискивать.
– Получен сигнал, – объявляет Дикс.
И действительно, в самом центре бака вновь замигала звезда. У меня екает сердце: неужели ангел все-таки заговорил с нами? Может, это «спасибо»? Рецепт спасения от тепловой смерти? Только…
– Оно же прямо по курсу, – бормочет Дикс, а у меня от внезапной догадки встает комок в горле.
Две минуты.
– Мы ошиблись в расчетах, – шепчет мой сын. – Не туда сдвинули врата, надо было дальше…
– Туда, – отзываюсь я. Именно туда, куда указал Остров.
– Но он же все равно перед нами! Посмотри на звезду!
– На сигнал посмотри, – говорю я.
Потому что это отнюдь уже не продуманная система дорожных знаков, которым мы следовали последние три триллиона километров. Тут все почти… наобум, что ли. Все сделано второпях, в панике. Это резкий испуганный вскрик существа, застигнутого врасплох, и на реакцию у него – какие-то секунды. И хотя прежде я никогда не видела такой последовательности точек и завихрений, мне совершенно ясно, что до нас пытаются донести.
Стоп. Стоп. Стоп. Стоп.
Мы не останавливаемся. Нет во Вселенной силы, способной хотя бы замедлить нас. Прошлое сливается с настоящим: «Эриофора» проскакивает через центр врат за одну наносекунду. Ее холодное черное сердце зацепляется своей невообразимой массой за какое-то отдаленное измерение и силой вытаскивает корабль за собой. За нами разверзается готовый портал, расцветает слепящим ореолом, смертельным для всего живого на всех волновых диапазонах. Наши хвостовые фильтры плотно закупориваются.
Опаляющий волновой фронт устремляется за нами во мрак, как бывало уже тысячи раз. Со временем, как всегда, родовые муки утихнут. Кротовина привыкнет к своему ошейнику. И, возможно, мы будем еще близко и успеем бросить взгляд на очередное непостижимое чудище, что вынырнет из волшебных врат.
Интересно, заметите ли вы труп, оставшийся после нас.
– Может, мы чего-то не поняли, – произносит Дикс.
– Мы не поняли почти ничего, – говорю я. DHF428 за нами сползает в красную область спектра. В камерах заднего вида мигают линзовые артефакты – врата стабилизировались, и кротовина уже работает, радужным пузырем выдувая из громадной металлической пасти пространство, время и свет. Мы будем поглядывать через плечо, пока не пройдем рэлеевский предел[13], хотя к тому времени и смысла давно не останется. Впрочем, пока что никого не видно.
– Может, мы напутали с расчетами, – продолжает Дикс. – Допустили ошибку.
Наши вычисления были верны. Не проходит и часа, чтобы я не перепроверила их. Просто у Острова имелись… враги, получается так. Как минимум – жертвы.
Хотя кое в чем я не ошиблась. Этот засранец и вправду умен. Разглядел нас, сумел наладить контакт и использовал в качестве оружия, угрозу собственному существованию превратил в…
Думаю, слово «мухобойка» годится не хуже всех прочих.
– Может, шла война, – бормочу я. – Может, он нацелился на чужую недвижимость. Или это была какая-нибудь… семейная склока.
– Может, он не знал, – подсказывает Дикс. – Думал, что на тех координатах никого нет.
«Откуда у тебя такие мысли? – удивляюсь я. – Какое тебе вообще дело?» И тут до меня доходит: ему и нет дела – до Острова, во всяком случае. Не более чем раньше. Эти радужные версии он придумывает не для себя.
Сын пытается меня утешить.
Только сюсюкаться со мной не стоит. Какой же я была дурой: позволила себе уверовать в жизнь без конфликтов, в разумность без греха. Какое-то время я существовала в мире грез, где в жизни нет места манипуляциям и эгоизму, где каждому не приходится отстаивать свое существование за счет других. Я обоготворяла то, чего не могла понять, хотя в финале все стало ясно донельзя.
Но теперь я поумнела.
Все закончилось: еще одна сборка, еще одна веха, еще один растраченный кусочек жизни, который не приблизил нас к завершению миссии. Неважно, каких успехов мы добиваемся. Неважно, хорошо мы делаем свою работу или нет. Фраза «задача выполнена» на «Эриофоре» не имеет смысла: в лучшем случае это ироничный оксюморон. Однажды нас может постигнуть неудача, но финишной черты не предвидится. Мы будем вечно ползти по Вселенной, как муравьи, и тащить за собой свою чертову сверхмагистраль.
Мне столько еще всего предстоит узнать.
По крайней мере со мной сын. Он научит.
Второе пришествие Жасмин Фицджеральд
В чем тут подвох? На первый взгляд, ни в чем. Кровавые разводы в точности согласуются с положением тела. Никаких фонтанов; вскрыли брюшную область, так что кровь не хлестала из артерий, а скорее вытекала. Надписей тоже никаких. Никто не намалевал на стене «Helter Skelter»[14], «Властвуй, Сатана!» или хотя бы «Элвис жив». Очередная катавасия на очередной кухне в очередной однокомнатной квартире, и так уже замаранной следами многолетнего присутствия двух человеческих душ. Теперь осталась лишь одна – бешеное, забрызганное кровью существо, что вырывается из рук полицейских и бесконечной мантрой выкрикивает: «…Я должна спасти его спасти его спасти его…» Лишнее подтверждение того факта, что бытовые убийства – отстой. Не то чтобы прибывшие копы нуждались в подтверждениях.
