– Ну и что ж нам, по-твоему, делать? – Водяной так шлепал губами, что Неррону почудилось, будто у него залепило уши илом.
Из-за двери послышался вздох, заставивший покраснеть даже портреты на стене.
– Через час доставишь Луи ко мне в библиотеку. Я поговорю с ним. – («Будем надеяться, это не вызовет подозрений».) – И скажи ему, чтобы захватил с собой руку.
– Зачем?
Осторожно, Неррон.
– Хочу посмотреть, не укажет ли она нам на местонахождение сердца.
Шесть глаз. «Врешь, гоил, – говорили они. – И мне это ясно».
– В библиотеку, – отозвался водяной, – через час.
Белоснежкин метод имеет такие сильные побочные действия, что в Альбионе за это колдовство приговаривают к повешению. А Горбуну наверняка пришли бы в голову и более изощренные способы казни, если бы он узнал, что этот метод испробовали на его сыне. Но Неррон полагался на то, что последствия этой процедуры легко принять за передозировку эльфовой пыльцы.
Работник с дворцовой кухни сварил ему ведьмин язык – дурачина принял его за язык теленка. Яблоко Неррон препарировал сам. Метод назван Белоснежкиным только по плоду – яблоко, от которого Белоснежка в свое время откусила, было пропитано совсем другим ядом. Неррон вырезал сердцевину и влил внутрь отвар из языка. Черная магия – весьма неаппетитный промысел. Срезанную верхушку он прикрыл шоколадом, чтобы несколько подсластить пилюлю. Луи был падок на шоколад.
Книги в библиотеке его кузена стояли аккуратными рядами, как бывает там, где их никто не читает. Кузен Луи любил выдавать себя за человека образованного.
Через час.
Водяной доставил наследника к сроку. Естественно, кронпринцу Лотарингскому не было никакой надобности стучаться.
– Водяной сказал, ты хочешь что-то обсудить со мной?
От него, как всегда, разило эльфовой пыльцой и отвратительным одеколоном, который он лил на себя, словно воду.
– Жди за дверью! – велел Высочество Омбре, когда водяной хотел последовать за ним. – От тебя опять несет рыбой. И вот что, пойди-ка лучше разыщи моего кузена. Я желаю развлечься.
Омбре скользнул по Неррону бесцветным взглядом и затворил за собой дверь. Лелу, очевидно, ничего не объяснил Луи относительно гордости водяных. Пробел в знаниях, который может оказаться роковым.
– Вы принесли руку?
Луи приподнял мешок.
– Надеюсь, вы храните ее на должном расстоянии от вашего высочества?
– Это еще зачем? – Луи наморщил лоб.
От эльфовой пыльцы мыслительный процесс давался ему еще труднее.
– И чему вас только учит этот Лелу? Черная магия очень опасна для здоровья. И мне наверняка придется отвечать перед вашим отцом, если проявятся побочные действия! – Неррон подал ему яблоко. – Вот. Противоядие. На вкус просто омерзительно, но я попросил повара несколько облагородить его вкус.
– Яблоко? – Луи отпрянул. – Я не ем яблок. Ими отравили двух моих теток.
– Как скажете. – Неррон отложил яблоко на конторку, где пылился фолиант, посвященный семейной истории аустрийских родственников Луи. – Сходите к врачу, раз мне не верите.
И последите за своими ногтями. Когда они почернеют, уже, как правило, бывает слишком поздно.
Луи воззрился на свои пальцы.
– Надоела мне эта охота за сокровищами! – выпалил он. – Вся эта магическая чепуха. Вчерашний день.
Он схватил яблоко и уставился на него так недоверчиво, что Неррон почти потерял надежду.
– Это шоколад?
Один кусок, и принц готов. Неррон едва успел подхватить его, чтобы тот не рухнул на мраморные плиты. Это оказалось не слишком-то легко, учитывая габариты Луи.
Гоил склонился над ним и дунул ему в тяжелеющие от сна веки.
– Где сердце Гуисмунда, Истребителя Ведьм?
– Что?.. – пролепетал Луи.
Неррон выругался так громко, что сам себе зажал рот. Бродяга, к которому он применил Белоснежкин метод шесть лет назад, был просто верхом сообразительности рядом с Высочеством.
– Гу-ис-мунд, Ис-тре-би-тель Ведьм, – прорычал Неррон принцу в ухо.
Луи попытался было откатиться в сторону, но Неррон держал его крепко, хотя это было не так-то просто, учитывая царственные формы Высочества.
– В Лотарингии, – прошелестел Луи.
– Где в Лотарингии?
Луи забила дрожь.
– Шамплит… – выдохнул он. – Белое, как молоко. Черное, как кусочек ночи, оправленный в золото.
И принц захрапел.
По меньшей мере десять лет напролет он не будет заниматься ничем иным. Внезапный дар ясновидения имеет свою цену.
Неррон поднялся. Шамплит. Белое, как молоко. Черное, как кусочек ночи, оправленный в золото. Что за чертовщина? Он посыпал наряд и руки Луи эльфовой пыльцой и засунул ему заодно пару упаковок в карман. Потом спрятал надкушенное яблоко в кисет к руке и упаковал в седельную сумку, где уже находилась голова. Он открыл дверь – и уперся носом прямо в обтянутую мундиром грудь водяного.
Омбре бросил взгляд гоилу через плечо.
– Что ты с ним сделал? – Голос водяного полосовал кожу Неррона, словно влажный напильник.
– Он переусердствовал с эльфовой пыльцой. – Неррон незаметно сжал рукоятку пистолета.
– На твоем месте я бы с этим не шутил, – прошептал водяной. – Куда ты теперь? Думаешь, Горбун обрадуется арбалету, если заодно получит назад своего сына в виде Белоснежки? – Чешуйчатое лицо скривилось в насмешливой улыбке. – Но Дроздобород свой арбалет никогда и не увидит, так ведь? Ты хочешь пустить его с молотка.
Что ж, по крайней мере, он раскусил его не до конца.
– А если и так? – Пальцы Неррона все крепче сжимали рукоять пистолета.
– Мне причитается доля. Надоело мне ремесло телохранителя. Охота за сокровищами гораздо доходнее.
В сокровищах водяные – народ опытный. На их совершенно особый лад. Девушки, утащенные ими в болота, могут слагать об этом целые баллады. Чешуйчатые уроды заваливают их золотом и серебром, чтобы подсластить свои тинистые поцелуи.
Убил двух зайцев…
Как видно, от одного тебе не отвертеться, Неррон.
От наижирнейшего и наичешуйчатого…
Кто-то откашлялся.
Жучишка.
– Может кто-либо из присутствующих меня просветить, где мне найти кронпринца? – Лелу стоял в конце коридора с блокнотом под мышкой.
Что он запишет нынешним вечером?
И принц проспал десять лет подряд, и его храп сотрясал стены его родового замка…
Неррон указал на дверь в библиотеку:
– Омбре обнаружил его с минуту назад. Думаю, тебе стоит осмотреть его высочество. Мы как раз гадаем, что он такое делает в библиотеке без девочек.
Они уже вышли на улицу, когда вопль Лелу переполошил всех охранников при входе.
Вне всяких сомнений, Горбун подвергнет Жука самой неприятной казни. Но Неррон мог со всей определенностью утверждать, что скучать по Арсену Лелу он не будет.
Чертовы клячи вполне оправдывали свое прозвище. На вторую ночь одна из них пыталась подобраться к Джекобу, а Доннерсмарк обварил себе пальцы, собираясь накормить их зайчатиной. Но мчались они, как ветер.
Деревья по обочинам дорог. Заиндевелые перевалы. Озера, леса, города, деревни. Страх за Лису разливался в Джекобе, словно яд, разъедая все его существо. Одна мысль найти ее мертвой была столь невыносима, что он старался выбросить ее из головы, как поступал в детстве с тоской по отцу. Но у него ничего не получалось. С каждым клонившимся к закату днем, с каждой преодоленной милей картины становились все страшнее, а в его снах они были такими явственными, что он вскакивал среди ночи и принимался искать на ладонях следы ее крови.
Чтобы хоть как-то отвлечься, он расспрашивал Доннерсмарка об императрице и ее дочери, о ребенке, которому, собственно, не было места на земле, о Темной Фее… Но голос Доннерсмарка с каждым разом все настойчивее преображался в голос Лиски: «Ты отыщешь сердце. Я знаю». Все, что он жаждал отыскать, была она.
Когда они наконец пересекли границу Лотарингии, прошло уже шесть дней с тех пор, как Труаклер увез ее в пролетке. Они переправлялись через реки, в которых отражались белоснежные дворцы, скакали по немощеным проселкам и слушали, как заливаются среди ночных цветов соловьи при свете луны… Сердце Лотарингии по-прежнему отбивало такт старины, в то время как ее инженеры, наравне со специалистами Альбиона, трудились над новыми ритмами – ритмами машин.
Доннерсмарк вдруг придержал лошадь. На лугу, раскинувшемся перед ними, сквозь общипанную траву пробивались белые цветы. Забудки. Скот этих неприметных цветов избегал. Их дурманящим маслом Синие Бороды имели обыкновение окроплять цветы, которые прикрепляли на платья или вставляли в волосы своим жертвам. Им же они натирали свои чисто выбритые щеки.
Немного спустя они подъехали к дорожному указателю. До Шамплита оставалось всего три мили. Они переглянулись. У обоих перед глазами ожили все те же картины. Но в воспоминаниях Джекоба даже мертвая сестра Доннерсмарка представала с лицом Лиски.
