Рассеянно отрыгивая, Боб выглядел как потерявшийся маленький мальчик. Голова его завалилась набок в пьяном ступоре. На покрытой инеем стальной скамейке рядом с ним лежала пустая бутылка «Джима Бима», другая – наполовину полная – покоилась в его грязной окоченевшей руке. Он пил без передышки последние пять дней, с того самого момента, как отправил на тот свет Меган Лафферти.
Неисправимый пьяница мог поддерживать уровень опьянения лучше, чем средний человек. Большинство обычных пьянчуг достигают оптимальной степени опьянения – этого безболезненного, притупленного, компанейского состояния, которое дает стеснительным людям силы общаться, – всего за несколько мгновений до того, как провалиться в небытие. Боб, однако, мог забыться примерно после кварты виски и целыми днями оставаться в этом забытьи.
Но теперь, в этот самый момент, Боб Стуки вступил в сумеречную зону своего запоя. Выпивая по галлону в день, он стал время от времени засыпать, терять связь с реальностью, галлюцинировать и на несколько часов отключаться.
– Я сказал, что шоу должно продолжаться, – повторил Губернатор немного громче, подойдя к сетке, которая отделяла его от Боба. – Люди дошли до ручки. Им нужен катарсис.
– Чертовски верно, – заметил Боб пропитым хриплым голосом.
Едва держа свою голову, Боб глянул сквозь сетку на Губернатора, стоявшего теперь всего в нескольких футах от него и сердито смотревшего через решетку на своего собеседника.
В воспаленном взоре Боба Губернатор в холодном свете стадионных прожекторов выглядел дьявольски. Вокруг прилизанных и собранных в хвост иссиня-черных волос мужчины распространялось серебристое сияние. С каждым выдохом изо рта его вылетали облачка пара, а усы Фу Манчу задвигались, когда он продолжил:
– Небольшой зимний шторм не остановит нас, Боб. Я кое-что придумал, люди просто улетят. Ты только подожди. Ты еще ничего не видел.
– Вот и… хорошо, – пробормотал Боб. Голова его завалилась набок, на глаза упала темная тень.
– Завтра вечером, Боб. – Лицо Губернатора расплывалось перед расфокусированным зрением Боба. – Это обучение. С этого момента все здесь будет иначе. Закон и порядок, Боб. Это будет величайшая возможность для обучения. И прекрасное шоу вдобавок. Встряхнем их чертов мир. Все свершится здесь, в этой мерзкой грязи. Боб? Ты еще здесь? Боб, с тобой все в порядке? Не отключайся, приятель.
Боб сполз со скамьи и свалился на землю, снова потеряв сознание, и последним перед его внутренним взором запечатлелось лицо Губернатора, рассеченное на ромбики ржавой сеткой ограждения.
– И куда, черт возьми, запропастился Мартинес? – Губернатор оглянулся через плечо. – Уже несколько часов не видел этого засранца.
– Слушайте, – сказал Мартинес в железнодорожном ангаре, переводя взгляд с одного заговорщика на другого. Пятеро мужчин сидели полукругом в дальнем углу затянутого паутиной сарая, в котором было темно, как в могиле. Мартинес запалил сигариллу, и дым окутал его приятное мужественное лицо. – Не ослабляйте ловушки на чертову кобру – ударяйте как можно сильнее и как можно быстрее.
– Когда? – прошептал самый молодой из всех, по имени Стиви. Этот высокий худощавый парень-метис с пушком над верхней губой, одетый в черную шелковую короткую куртку, сидел на корточках рядом с Мартинесом и встревоженно моргал серьезными глазами, обрамленными длинными ресницами. За внешней невинностью Стиви скрывалась дикая страсть к уничтожению зомби.
– Скоро. – Мартинес затянулся. – Сообщу сегодня вечером.
– Где? – спросил другой заговорщик, мужчина постарше, в пальто и шарфе, который отзывался на прозвище Швед. Его лохматые светлые волосы, открытое лицо и широкая грудь, постоянно пересеченная пулеметными лентами, придавали ему сходство с бойцом французского Сопротивления времен Второй мировой войны.
Мартинес взглянул на него:
– Я сообщу.
Швед раздраженно вздохнул:
– Мы тут рискуем своими задницами, Мартинес. Мог бы хоть намекнуть нам, во что мы ввязываемся.
В разговор вступил чернокожий мужчина в пуховом жилете по имени Бройлс:
– У него есть причины не вдаваться в детали, Швед.
– Да? И почему это?
Тот смерил Шведа взглядом:
– Предел ошибки.
– Не понял?
Чернокожий взглянул на Мартинеса:
– Слишком многое на карте. Кого-нибудь схватят, пока не дойдет до дела, будут пытать и все такое.
Мартинес кивнул, снова затянувшись.
– Что-то вроде того… да.
– А что с громилами? – вставил четвертый человек, бывший механик из Мейкона по имени Таггерт.
– С Брюсом и Гейбом? – переспросил Мартинес.
– Да… Думаете, сможем их подговорить?
Мартинес еще раз затянулся.
– Что сам думаешь?
Таггерт пожал плечами:
– Мне кажется, они никогда на такое не согласятся. Блейк их так привязал к своей заднице, что они без него и шагу не сделают.
– Именно. – Мартинес глубоко вздохнул. – Поэтому сначала нужно убрать их.
– Как по мне, – пробормотал Стиви, – большинство людей в этом городе вообще не парится по поводу Губернатора.
– Он прав, – согласился Швед, нервно кивнув. – Я бы сказал, девяносто процентов людей вообще любят этого сукина сына и спокойно относятся к тому, как здесь все устроено. Кладовые не пустеют, стена стоит, шоу продолжается… Это как немцы в 1930-х, когда чертов Адольф Гитлер…
– Так, хватит! – Мартинес швырнул окурок на забросанный шлаком пол и затушил его носком своего армейского сапога. – Слушайте… все. – Говоря низким и монотонным голосом, в котором слышалось напряжение, он встретился взглядом с каждым из мужчин. – Все случится, и случится быстро и решительно… Иначе все мы закончим свои дни на бойне, будучи разрубленными на куски для пропитания зомби. Он попадет в аварию. Больше вам знать сейчас не нужно. Хотите выйти – дверь там. И без обид. Выбор за вами. – Он несколько смягчился. – Вы, ребята, хорошие работники, честные люди… а доверие здесь заслужить нелегко. Хотите попрощаться и разойтись на этом, вопросов нет. Но уходите прямо сейчас. Потому что, как только все начнется, спрыгивать будет поздно.
Мартинес подождал.
Никто ничего не сказал, и никто не вышел.
Той ночью температура резко упала, с севера налетел ветер. Из труб вдоль главной улицы Вудбери шел дым, генераторы работали без остановки. На западе по-прежнему горели дуговые лампы гоночного трека, где шли последние приготовления к грандиозной мировой премьере, намеченной на следующий вечер.
Лилли Коул была одна в своей квартире над прачечной. Она разложила на кровати оружие и запасные боеприпасы: два полуавтоматических пистолета «ругер лайт» 22-го калибра, дополнительный магазин и коробку патронов «Стингер» на 32 грана. Пистолеты ей дал Мартинес, кратко объяснив при этом, как их перезаряжать.
Отступив от кровати и сузив глаза, Лилли посмотрела на золоченые пистолеты. Сердце ее забилось сильнее, в горле пересохло; она почувствовала давно знакомые ей панику и сомнения в себе. Она замерла, зажмурилась и отогнала свой страх подальше. Снова открыв глаза, она подняла правую руку и осмотрела ее, словно она принадлежала кому-то другому. Рука ее не тряслась. Она была тверда, как скала.
Этой ночью, а может и следующей, Лилли не собиралась спать ни минуты.
Вытащив из-под кровати большой рюкзак, она сложила в него пистолеты, патроны, мачете, фонарик, нейлоновую веревку, снотворное, изоленту, банку «Ред Булла», зажигалку, скатанный пластиковый тент, перчатки без пальцев, бинокль и запасной пуховый жилет. Затем она закрыла рюкзак на молнию и запихнула его обратно под кровать.
До миссии, которая должна была изменить весь ход ее жизни, оставалось менее двадцати четырех часов.
Лилли утеплилась, надев на себя пуховик, непромокаемые ботинки и вязаную шапку, а затем посмотрела на заводные часы, стоявшие на прикроватной тумбочке.
Пять минут спустя, в 23 часа 45 минут, она закрыла дверь в свою квартиру и вышла на улицу.
Было по-вечернему морозно. Город казался пустынным. В воздухе витал едкий запах серы и замерзшей соли. Лилли приходилось очень осмотрительно шагать по тротуарам: лед под ее ботинками громко хрустел. Она то и дело оглядывалась. На улицах никого не было. Она прошла мимо почтового отделения к дому Боба.
Деревянная лестница, на которой повесилась Меган, покрылась льдом после шторма, и ступеньки трещали при каждом осторожном шаге Лилли.
Девушка постучала в дверь Боба. Ответа не последовало. Она постучала снова. Ничего. Она шепотом позвала Боба по имени, но не услышала ни отклика, ни вообще каких-либо звуков. Проверив дверь, Лилли обнаружила, что она не заперта, и вошла внутрь.
В темной кухне царила тишина, пол был забросан осколками тарелок и другой посуды, тут и там виднелись лужи. На какую-то секунду Лилли подумала, не стоило ли ей захватить с собой пистолет. Она осмотрела гостиную справа от себя и увидела там перевернутую мебель и груды грязного белья.
