Базов Сс
КОГДА КОНЧАЮТСЯ ИГРЫ
Мир остановился. Замерли в воздухе пылинки в тихом пустом штабе. Покрылось ими то, что когда-то было человеком, а теперь не желало существовать. Не желало и все же ощущало каждую проходящую секунду его жизни, и все же взрослело. Мир сам стал этим заброшенным пыльным штабом и существом.
Вега сделала это не для себя, не потому, что ей было скучно умирать одной, а потому, что существо, бывшее практически бессмертным, чахло вместе с ней.
Она не стала восстанавливать штаб. Она выманила из него того, кого называли Акроссом. А потом сплела новую игру, новых людей. И мир, вроде, как и тот же, а все же уже измененный, очнулся и завертелся.
— Ну и как? Далеко убежал?
Мальчишка хмурится, прячет лицо до глаз в шарф, не смотрит на него.
— Я опоздал. До следующей электрички полтора часа. Теперь они меня снова найдут.
Куртка на нем для ноября слишком холодная, он прячет замершие ладони в ее рукава, Акроссу становится его жаль.
— Кто ж зимой сбегает… Голодно, холодно.
— Не в этом дело. Когда приперло, тогда и сбежал. Буду я еще выбирать.
Диктор в микрофон объявляет о прохождении по второй платформе грузового, разговор прерывается ненадолго. Мальчишка не гонит его потому, что присмотревшийся к ним до этого милиционер принял их за родственников и не подошел спросить, что делает на вокзале один десятилетний беспризорник. И все же, скоро за ним придут, долгого разговора не получится.
— Сможешь пообещать мне кое-что? — глядя на поезда за окном, почти просит Акросс. Парень вскидывается, надувшись, явно собирается отказать, не слушая, но прежде, чем он успеет что-то сказать, Акросс заканчивает. — Убей меня, когда вырастешь.
Он встает с лавочки, уже видя, как начинается на вокзале суета, как ведомые милиционером влетают в зал двое — дородная женщина в очках и старомодной шали и запыхавшийся толстяк. Мальчик, напрочь забыв о своем собеседнике, вскакивает бежать.
Милиционер задерживается около Акросса, хочет сказать что-то гневное, злое, но опоминается — парня уже нет, пропал.
Не сразу, раскачиваясь годами, игра продолжалась с новыми правилами.
1. Никто не умирает. Все воскресают, вернувшись в штабы. Все повреждения исчезают.
2. Игроков не существует в мирах, куда они попадают, но стоит им оказаться там — им уже готова роль и некий социальный статус.
3. У каждого игрока есть одна способность по выбору, до самых фантастических. Способность эту они могут в зависимости от ее силы использовать определенное количество раз за игру.
4. Разрешение на использование дается устно или письменно от капитана, по своей воле активировать ее игроки не могут.
5. Игра заканчивается со смертью капитана, проигрывает та команда, чей капитан погиб.
Когда игра возобновилась, Акроссу было уже двадцать пять. За два года он привык так, будто и не было долгого небытия в пустом штабе, как если бы он играл всегда.
И Вега была счастлива.
— Ты же знаешь, я не ненавижу тебя. Просто это забавная игра. Просто тебя позвали, чтобы как-то расшевелить меня. Но ты сам принял условия. Ты сам говорил, что это весело. Разве нет? — Акросс всматривается в темноту за решеткой, но оттуда слышится только крысиный писк и звук разбивающейся камень капель. Здесь почти нет света: от факелов он только по коридору между камерами, а за решетками — темень. — Раньше был другой капитан. Мы играли очень долго… четыре, пять лет?.. Я не помню. Но он догадался и попытался вырваться из этого круга.
Акросс задумывается, но Легиона он помнит смутно, не может уже точно сказать его рост, к тому же и сам Акросс тогда был поменьше.
— Ты убил его? — раздается из-за решетки. Акросс, опомнившись, мотает отрицательно головой:
— Нет. Не убивал. Он жив до сих пор.
— Значит, ему удалось разорвать круг?
— Нет. Не то. Ну да, вы с ним другое. К тому же, ты всегда можешь выйти из игры, но не сделаешь этого. Даже после сегодняшнего.
Снова тишина, крысы и те притихли.
— Они придут за тобой, — Акросс, склонив голову набок, глядя туда, где гуще всего тень, как будто может видеть его, улыбается. — Придут, чтобы умереть за тебя, Кай. И умрут. Тебе нравится эта игра, Кай? Забавная она?
— Хорош издеваться над пацаном.
Акросс даже вздрагивает, обернувшись. То ли он так увлекся разглядыванием тени, то ли Гранит подкрался неслышно. Хотя Акросс бесспорный капитан, Гранит старше его на десять лет и выше на две головы. Акроссу иногда кажется, что Гранит — это он сам, если продолжит расти, но это вряд ли. Просто Гранит — тот тип опытного офицера в его маленькой армии, которого назвали бы «бывалым». Играет он, конечно, меньше, чем Акросс, просто на него всегда можно положиться, а за это иногда он позволяет себе одергивать капитана. Акросс то злится на него за это, то наоборот, как теперь, понимает, что заигрался, и остановили его вовремя.
— Пора, — напоминает Гранит и протягивает капитану железные кандалы и ключи от клетки.
Они в подвалах замка во времена глухого средневековья.
— Колдуна сжигать! Колдуна сжигать сегодня будут! — шепчутся восторженно на улицах.
— Молодой, не старик. А туда же. Ему такая нечисть служила… Когда его забирать пришли, говорят, оборотень у него был. Пятерых загряз насмерть, еще троих порвал.
— Ой ли, пятерых. Двенадцать не хошь? И колдунья у него в подчинении была. Сами видели, рыжая. Ворожила, травами какими-то раны залечивала.
— И сын графский с ними был, ведьма его околдовала. Окрутила. А он им и лошадей, и деньги… И колдуна выручить пытался, говорят.
— Итого, — Хаски сидит, сложив руки на груди, закинув ногу на ногу, смотрит не на команду, куда-то по диагонали, всем видом показывая, что глаза б его их не видели. — Мы же его и подставили.
— Хватит делать такую рожу! — срывается Дроид, хлопнув ладонью по столу, тут же отдергивает, почувствовав, что этим жестом посадил несколько заноз. За него продолжает сидящая рядом Гидра, сжав руки в кулаки:
— Вот именно! Слухи пошли почему? Слухи пошли потому, что за ним таскался «оборотень»! Который, надо сказать, при посторонних людях, при дневном свете не стеснялся превращаться!
— Слухи поползли потому, что мудак Акросс их распускал, — невозмутимо продолжает Хаски, все еще не глядя на них. Дроид в обычных реальностях в очках, тут же их еще не придумали. По началу он мучился с моноклем, но потом плюнул и теперь щурится, чтобы рассмотреть собеседника, отчего лицо у него получалось бы еще более злое, не знай Хаски этой особенности. — А вот ведьме стоило бы волосы-то…
