Вспоминая разговоры с ассунами, знавшими, без сомнения, многое и о Черном Магистрате, и о Белом Братстве, Мгал с запоздалым недоумением отмечал, что касались они этих тем крайне неохотно и отвечали на вопросы с таким обреченным видом, словно речь шла о надвигающемся урагане или землетрясении, ни спрятаться от которого, ни тем более бороться с которым нечего было и думать.
Как бы то ни было, соблюдая все возможные предосторожности, двое странников довольно быстро продвигались к Меловым утесам, за которыми простирались Угжанские болота — естественный рубеж, отделявший земли народа барра от легендарных земель южан.
— Гляди, опять дым! — с тоской в голосе промолвил Мгал.
— Это уже третья — нет, четвертая сожженная деревня. Ничего нового мы здесь не увидим, давай лучше обойдем её стороной.
— Нет. Может, хоть кто-нибудь уцелел и сумеет объяснить нам, что тут произошло. Что это за Белые Братья, откуда они взялись, чего хотят и почему оставляют после себя черный след.
Эмрик что-то недовольно проворчал, но Мгал уже не слушал его. Прикинув кратчайший путь до густых столбов дыма, вертикально уходящих в празднично-яркое голубое небо, он сошел с межевой борозды и, пригнувшись, нырнул в высокую траву, клинья которой разделяли засеянные тулукой поля. Все ещё недовольно бормоча, Эмрик последовал за ним.
Ворота были сожжены напрочь, а примыкавшая к ним сильно обгоревшая часть высокого — в два человеческих поста — частокола продолжала тлеть, несмотря на то что с момента нападения на деревню прошло по меньшей мере двое суток. От раздражающе-кислого, ядовитого запаха щипало в носу, першило в горле, слезились глаза, и, ступив на выжженную, жирную от черной копоти землю, Мгал подумал, что Эмрик, наверное, прав, ничего нового они здесь не увидят. Так же как и во всех остальных обнаруженных ими деревнях, уничтоженных отрядами Белого Братства, никаких следов резни заметно не было. Только сожженные, обуглившиеся, сочащиеся густым смрадным дымом, обвалившиеся внутрь хижины и амбары. Только траурно-бархатная копоть на земле да снежинки сажи в воздухе. И глухая, цепенящая тишина.
Мгалу не раз приходилось и прежде видеть уничтоженные, разоренные дотла селения, но такие ужасные, поистине мертвые деревни встречались ему впервые. Не было слышно ни воя осиротевших собак, ни радостно-гнусного чавканья крыс-трупоедок, ни пронзительного клекота крылана-стервятника, созывающего родичей на кровавую тризну…
— На выжженной этой земле, говорят, даже трава десятки лет потом не растет… — тихо промолвил Эмрик. — Да, от нашествия Белых Братьев никакое чародейство не спасает…
— Чародейство?.. — бездумно переспросил Мгал, снова и снова оглядывая будто в насмешку окруженный прекрасно сохранившимся частоколом дымящийся пустырь.
— Ты не помнишь, как колдун барра заговаривал болезнь Оскола?
— Да-да, Чика тоже говорила, что чернокожие обладают тайными знаниями и многими колдовскими умениями. Она рассказывала, к примеру, что её бабка… — Не закончив фразу, Мгал, отбросив копье, сорвал с плеча лук, молниеносным движением извлек стрелу из колчана. — У вторых ворот…
— Вижу. — Эмрик мгновение всматривался вдаль, затем тоже отбросил копье, но вместо того, чтобы взяться за лук, приложил руки ко рту и гортанным голосом, явно подражая выговору барра, зычно возгласил: — Приветствую вас, чернокожие братья! Пусть вечно зеленеют ваши поля, пусть множится потомство ваше и беды забудут дорогу в ваш дом!
Страшной насмешкой, издевательством и кощунством прозвучала над дымящимся пепелищем ритуальная формула приветствия барра. Но действие она произвела именно то, на которое Эмрик и рассчитывал: в обгоревшем проеме ворот, зияющем посреди частокола подобно дыре от выбитого зуба, возникла сначала одна чернокожая фигурка, потом вторая, поменьше ростом и потоньше первой. В руках незнакомцев не было оружия.
— Мы скорбим о постигшем вас горе, и души наши обугливаются, становясь чернее ваших тел. Придите к нам, возрыдайте на нашей груди, чтобы вышла боль ваша слезами. Поведайте о злодействе, совершенном на этой земле, земле ваших отцов, дедов и прадедов, испокон века щедро кормившей любимых своих сыновей и принимавшей в лоно свое бренные тела их, в то время как души улетали к Самаату, в Страну Вечной Юности. Придите, разделите скорбь вашу с друзьями, и они возьмут часть её на свои плечи…
Опустив лук, Мгал с удивлением посмотрел на Эмрика. В чуть насмешливом обычно голосе его товарища было что-то заставившее северянина не только поверить в искренность Эмриковых слов, но и самому ощутить внезапно горе и боль утраты жителей этой деревни как свою собственную. Мгал был растроган обращением своего друга к незнакомцам, однако до конца поверить в глубину его чувства ему помешало воспоминание об охотниках монапуа, на которых речь Эмрика тоже произвела весьма сильное впечатление.
Впрочем, желания размышлять о том, насколько нелицемерен Эмрик в своем обращении к чернокожим, у Мгала не возникло, поскольку цели своей тот добился: незнакомцы, мальчик и молодой мужчина, медленно шли к ним через сожженную деревню, так старательно обходя дымящиеся останки хижин, словно пробирались среди незасыпанных могил.
— Их высокие повозки подкатили бесшумно. Их не было, нет! И вдруг они выросли из тьмы прямо перед воротами, будто видимые, но бестелесные духи — посланцы Самаата. Залаяли собаки, я затрубил в рог, а Руги спустился с караульной вышки и бросился будить старейшин. Он замешкался совсем ненадолго, все не мог поверить своим глазам: ведь дозоры, высланные в поля, не зажгли сигнальных костров. Руги все ждал, а их не было и не было… — Мальчишка окинул слушателей недоумевающим взглядом, словно ожидая от них объяснений, почему же сигнальные костры так и не загорелись. — Руги побежал будить старейшин, а Белые дьяволы вытащили из повозок бочонки, выбили из них днища и стали поливать ворота шипучей зеленоватой жидкостью, которая слабо светилась во тьме. Они все делали быстро и бесшумно, их плащи и капюшоны были снежно-белого цвета, и я снова подумал, что это не люди, а наваждение, насланное Самаатом. Сигнальные костры не горели, и, хотя собаки заливались злобным лаем, я испугался, что зря трубил в рог, а Руги напрасно побежал будить старейшин, но тут Белые дьяволы запалили ворота… — Мальчишка зябко повел узкими худыми плечами, поплотнее закутался в рваную обгоревшую хламиду, несмотря на то что солнце припекало вовсю. Черные живые глаза его потускнели, взгляд остекленел, и видел он, похоже, не сидящих вокруг мужчин и не праздничный купол ярко-голубого неба, а бесшумно снующие во мраке ночи призрачно-белые фигуры.
