Эстарх выскочил из кареты и, как опытный слуга, открыл передо мной дверь.
— Что так долго, аниран, — Его Величество выскочил из-под арочного козырька и нетерпеливо запрыгал рядом. — Мы уже извелись все. Неужели это правда? Это и правда он?… Ой!
Он ойкнул, когда увидел, что кто-то шевелится на моих руках. А затем бразды правления в свои руки взяла та, кто, как я понял, действительно имела голову на плечах. Кто обладала влиянием, была умна и рассудительна. Смотрела намного дальше своего носа и куда дальше, чем её супруг.
Королева прекратила мять свои костлявые пальцы и вцепилась в пальцы мои. Не сказав ни слова, она затянула меня в прохладу королевского дворца. И только там, оставшись в узком кругу тех, кто знал всё, я стянул накидку.
Его Величество растерялся. Он выпучил глаза и изучал перепуганного малыша, который прижимался ко мне и с опаской смотрел на незнакомого толстого дядьку. Хоть в письме я всё объяснил, король всё же не мог поверить, что это правда.
Её Величество же отреагировала куда эмоциональнее. Она всхлипывала и хотела прямо здесь и прямо сейчас разрыдаться слезами счастья и радости. Но всё же ей удалось сдержать себя. Она смахивала неизбежно появлявшиеся слезинки и улыбалась настолько дружелюбно, насколько могла. Её глаза излучали добрый свет любви. Я не сомневался, что эта любовь искренна. Не сомневался, что она без остатка отдаст всю любовь малышу. Отдаст всю себя. Я прекрасно помнил, как сильно она хотела вновь испытать материнские чувства. Как готова была пойти на многое, чтобы получить шанс вновь называть себя гордым словом "мать". И я решил дать ей этот шанс. Едва я смирился с тем, что произошло в маленькой избушке между золотистых полей, эта мысль вцепилась в меня, как клещ. Я точно знал, что любое иное решение будет куда хуже. Другого выбора просто не существовало. Я был уверен, что королева даст Фабрицио любовь, а король обеспечит защиту.
— Фабрицио, — я улыбнулся. — Поздоровайся. Это — твои дедушка и бабушка.
После этих слов королева Исида всё же не выдержала и расплакалась.
Часть 5. Глава 4. В пути
Я уехал на следующий день. Уехал, так и не попрощавшись с Фабрицио. Я не хотел, чтобы он лишний раз вспоминал обо мне. В моих планах он был обязан привязаться к другим, более достойным людям, которые займутся его воспитанием. Я лишь наблюдал со стороны, как быстро он приходил в себя. Его сразу окружили вниманием и заботой. Притащили самосвал сладостей, позволили искупаться в фонтане и сводили в местный питомник. Король проявил чудеса адаптации и приказал настрогать множество деревянных игрушек. Не отказал малышу ни в одной просьбе и даже позволил излазить вдоль и поперёк королевскую карету. Под чутким присмотром королевы, конечно. Но это не отменяло факта, что Его Величество с удовольствием втянулся в процесс воспитания пятого сына.
В общем, детская непосредственность моментально переключилась на новые, более интересные события. Весь следующий день Фабрицио бегал по окрестностям с глазами больше, чем у филина. Поэтому задерживаться не имело смысла. Я передал малыша в опытные руки и теперь был готов двигаться дальше.
Я ехал в карете один и плавал на волнах нахлынувшей меланхолии. Я вспоминал счастливое лицо короля и слёзы на глазах королевы. Я видел, с какой благодарностью она на меня смотрела, с каким трепетом приняла малыша на руки. И не сомневался, что лучшей бабушки у него не будет никогда.
Но всё же двойственность ситуации резала по сердцу тупым ножом. Я разрушил семью, чтобы подарить счастье другой семье. Я убил анирана, убил жену анирана и едва не разрушил юную жизнь. Осознание своего поступка давалось мне тяжело. Потому своими психологическими проблемами я поделился с профессором Гуляевым. Я не мог уехать, даже не навестив его. Я многим был ему обязан и ценил нелёгкий выбор, который ему пришлось совершить.
Первым же вечером я завалился в его покои, слегка опасаясь, что могу увидеть. Но всё обстояло не так уж страшно: старикан хоть выглядел, как старикан, но, кажется, шёл на поправку. Он действительно выглядел старше своего возраста. Но совсем не напоминал ту дряхлую развалину, в которую превратился, лишившись дара. Он немного набрал вес, круги под глазами исчезли, волосы перестали выпадать. Хоть профессор шаркал ногами, держался уверенно. Дышал глубоко и говорил без запинки. Как мне показалось, он победил слабость и теперь стал на путь выздоровления.
Мы проговорили половину ночи. Я ничего не стал утаивать от него и всё честно рассказал. И даже показал. А затем получил не только дельные советы, но и похвалу. Обоими моими поступками он остался доволен. Отмахивался от моих душевных терзаний, как от назойливой мухи. Говорил, что мне некогда терзаться. Я должен двигаться вперёд несмотря ни на что. И переступить через каждого, кто будет стоять на моём пути. Аниран это будет или самый обыкновенный, ничего не значащий человек. Для этого умирающего мира важны мои действия, а не душевные страдания.
И, надо признать, профессор меня успокоил. У него почему-то всегда получалось убедить меня в правильности собственных поступков, даже если я сам сомневался в этом. Он действительно стал для меня мудрым наставником. Не конкурентом за аниранское дело, а дельным советчиком. Он передал мне свои знания, многое объяснил и ни раз призывал не сомневаться в самом себе.
Поэтому расставание далось нелегко, когда лекари глубокой ночью прогоняли меня из его покоев. Хоть он не признавался, я утомил старика. Им занялись профессионалы местной медицины, а я сообщил, что завтра вновь отправлюсь в путь и неизвестно когда вернусь. И вернусь ли вообще. Профессор Гуляев пожелал мне удачи и потребовал дать слово, что, если со мной приключится очередная подобная история, я больше не буду сомневаться в собственных поступках. Я сделаю, что должен. Сделаю именно потому, что должен.
***
Путь к точке рандеву, где нас ждал остальной обоз, занял не так много времени, как раньше. Мы добрались менее чем за двое суток. Большую часть этого времени я провёл наедине с самим собой. Даже с Эриамоном не хотел разговаривать. В одиночестве я сражался с собственной совестью, которая раз за разом заставляла возвращаться в тот домик посреди полей. Я разговаривал сам с собой, приводил аргументы и пытался смотреть на ситуацию с двух сторон. И всё же я нашёл себе оправдание — я назвал свой поступок неизбежностью. Неотвратимой судьбой, которую я не контролирую. Судьбой, которую для меня приготовили те, кто сюда отправил.
А затем мне пришлось ломать мозги, выискивая ответ на главный вопрос: как же всё-таки Томмазо и Лусиль удалось зачать дитя?
Я помнил все важные события в жизни Томмазо. Я помнил его боль, помнил, как он пришёл в этот мир, как выживал, как одолел гончих. Он всегда жил без страха и не убоялся их. Он видел более страшные вещи на самом дне Рима. Как и я, он быстро адаптировался, и убил этих тварей одну за другой. С таким-то даром это было не сложно.
Затем он вышел из леса и нашёл поместье примо Арройо. Подслеповатый старик не отказал молодому юноше в приюте, ведь рабочие руки были всегда нужны. Именно там Томмазо жил некоторое время и очень осторожно, как он привык, изучал новый мир. Он многое узнал и был готов идти в Обертон, лишь суровая зима подойдёт к концу. Но с ним приключилась история, позволившая молодому, но агрессивному и, в какой-то степени, злобному парню по-настоящему понять значение слова "любовь".
В округе никто не считал Люсиль красивой. Так, бедовая простушка, не больше. Она трудилась в поместье и была довольно раскованной по местным меркам. Занималась любой работой, которую ей поручали, совсем не страдала от нереализованного материнского инстинкта и легко принимала нахальные приставания каждого мужика, который хоть немного её привлекал. Она была старше Томмазо, намного опытнее в амурных делах, и очень быстро затащила его, что называется, на сеновал. Даже без помощи кузнеца.
