ему жрец, – и снова принялась плакать.
– А нападение на обоз? Могута знал?
Удесе понадобилось время, чтобы успокоиться снова:
– Знал. Аксен, подлюга… – вытерев глаза рукавом, пролепетала она. – Обещал, что нас не тронут, когда князь с древнерами рассорится. Что Могута станет вместо Наяса, – она посмотрела на неподвижного мужа и закусила губу, сдерживая новые слезы. Благо сильно не верещала, видно, боялась напугать детей. – А он уши-то и развесил. Дал стрелы, с которыми сам охотился… Что ты наделал, воевода? Как же теперь…
– А что ты сказала бы ему, если бы он порешил целый отряд? – раздраженно прервал ее Хальвдан. – Ты ведь все знала! Что прикажешь теперь с вами делать?
Оперевшись на колено, он собрался было встать. Дверь избы распахнулась, из сеней ворвался поток студеного воздуха. Хальвдан едва успел оглянуться и заметить щуплого мальчишку; в руке его был зажат толстый собачий ошейник. Мимо него в клеть огромной серой тенью метнулся волкодав. С утробным рыком он в несколько прыжков настиг Хальвдана – тот лишь выставил перед собой руку. Вершковые клыки впились в предплечье, в глазах от боли расплылись черные пятна. Громко охнула Удеса.
Достал его все-таки, тварь.
Кобель клацал зубами, выбирая хват поудобнее. И не было сомнений: сожмет челюсти сильнее – и треснет кость. А там и до горла добраться недолго. Загомонили кмети, но казалось, они двигаются слишком медленно. Взгляд желтых собачьих глаз пронизывал насквозь. Волкодав мотнул головой, и плоть до тошноты отчетливо вспоролась острыми клыками. Хальвдан стиснул зубы сильнее. В первый миг он попытался другой рукой разжать собачью хватку – да куда там! Тиски кузнеца и то слабей. Кончиками пальцев он потянулся к рукояти секиры. Но тут пес сдавленно взвизгнул и навалился на него своей немаленькой тушей: самый расторопный из всех, Ленне вонзил в шею пса широкий нож. Перемазанный в своей и собачьей крови, Хальвдан встал на ноги, слегка покачиваясь. По пальцам стекали и падали на пол крупные багровые капли.
Очнувшись, сын Могуты бросился в клеть:
– Отец!
Ленне шагнул к нему, намереваясь остановить, а то и побить хорошенько. Он схватил парня за шиворот и рванул на себя. Тот попытался высвободиться – но не ему тягаться с высоченным верегом.
– Пощади! – Удеса попыталась встать, но зацепилась ногой за поневу и не смогла. Лишь протянула руку к верегу. – Воевода, пощади!
– Стой, Ленне! – скомандовал Хальвдан. Тот удивленно обернулся. – Не трожь его, дурака.
Ленне отпустил парня, и тот упал на колени перед телом Могуты.
Хальвдан мрачно взирал на то, как мальчишка пытается приподнять голову старосты, привести его в чувство. Как Удеса оттаскивает его, больше чтобы удержать от других глупостей, чем утешить. Парень рыдал совсем по-детски и отталкивал материнские руки. Но в свете всего произошедшего это Хальвдана ничуть не трогало.
– Мы переночуем в гостиной избе. А завтра на закате похороним Могуту, – холодно и громко произнес он, чтобы его услышали, и взглянул на кметей. – Подсобите им!
Сбросив оцепенение, те засуетились, помогая жене и сыну поднять тело старосты с пола.
Хальвдан вышел на улицу, прикрыв за собой дверь. Он осторожно закатал рукав, зачерпнул ладонью пригоршню снега и приложил к месту укуса. Рану защипало. Снег таял, омывая и охлаждая ее. Стоит поторопиться в Кирият и показать руку Лерху, а пока достаточно было бы перевязать. Хальвдан убрал ладонь и осмотрел предплечье, тихо выругался по-верегски. Следы от клыков были глубокими – ладно хоть до кости не дошли.
Два предательства за последние дни – это уже слишком. Так до города можно живым не добраться. И кто знает, сколько их еще будет. Где еще успел пройти жрец Зорен, оставляя свои черные следы? Его цель была понятна: извести Драгомира, а вместе с ним и всех, кто ему близок. И кто знает, что творится теперь на востоке, как там Бажан?
Неужели никому теперь нельзя доверять? А если Наяс все же прав – то и Драгомиру тоже.
Пальцы свело от холода. Хальвдан стряхнул с ладони подтаявший снег и огляделся. Тонкая полоска месяца размытым пятном едва просвечивала сквозь пелену облаков. С неба продолжал падать крупный мягкий снег. Где-то под порывом ветра хлопнули ставни. Хальвдан прислушался к тому, что происходит в избе. Женский плач, возня и шаги скоро стихли. Он последний раз глянул на опустевшую собачью конуру, где при желании спокойно мог разместиться взрослый человек, и вернулся в дом.
Тело Могуты уже убрали и труп волкодава – тоже. Тихо хныкали дети, но по-прежнему держались поодаль, хоть и выглянули узнать, что случилось. Их ласково утешала старшая дочь старосты. Его жена, а теперь уже вдова, сидела на лавке, зажав в опущенных на колени руках полотенце со следами крови на нем. Отрешенным взглядом она уставилась на один-единственный осколок кружки под столом. Видно, сил убрать его уже не осталось. Удеса не сразу очнулась и подняла глаза на вошедшего Хальвдана, неловко придерживающего раненое предплечье.
– Давай перевяжу, – она встала и ушла в каморку за занавеской, но скоро вернулась с чистыми тряпицами.
Хальвдан с неохотой подошел. Кто знает, не решит ли Удеса теперь отравить его сама. Женщины на многое способны.
– Мне жаль, – буркнул он, хоть и не чувствовал за собой вины.
Что-то сказать нужно было. Большая семья потеряла кормильца и защитника, первое время им придется тяжело. Но Могута решил, что кмети и воевода должны умереть – пусть и во благо деревни. Он поплатился за это. За измену его все равно ждала смерть, не от руки Хальвдана, так от руки палача.
– Могута сам виноват. Я просила его не связываться с вельдами, – Удеса осторожно протерла руку Хальвдана смоченным в теплой воде полотенцем и начала перевязывать. – Он считал, что так защитит нас. Мне страшно, воевода. Всем страшно…
– Я понимаю.
* * *
Новый день встретил Гремячий Ключ непроглядным снегопадом, однако ветер стих. Дома тонули в слепой пелене и люди, растревоженные вестью о смерти старосты, плыли в ней, как призраки. Весь день продолжалась подготовка к погребению Могуты. Некоторые кмети по приказу Хальвдана помогали, носили дрова, укладывали их в краду. Другие остались сторожить Аксена, который на весть о гибели соратника как всегда промолчал.
Деревенские не роптали, лишь украдкой недобро оглядывали княжеских воинов, а в особенности Хальвдана. Иногда он слышал, как его обвиняют в смерти Могуты – сварливые бабы не торопились замолкать при его появлении – но никто не решался высказать обвинения в лицо. Потому что они все знали, какую цену староста хотел заплатить за их мнимую безопасность.
