Я оставалась в ящике для невольниц в течение нескольких дней. Железная дверь открывалась только на те короткие мгновения, которых хватало, чтобы накормить меня и дать мне напиться. Все это время на мне были надеты наручники, и я не могла даже прикоснуться к зудящим ожогам от проставленных у меня на бедре клейм. На пятый день наручники с меня сняли, но из ящика не выпустили. К этому времени ожоги у меня на теле начали подживать, но даже одно лишь пребывание в темном, тесном, раскаленном под солнечными лучами железном ящике уже само по себе было настоящей пыткой.
В первые дни, когда запястья у меня были скованы наручниками, я пинала дверь ногами, ругалась и умоляла выпустить меня из ящика. Позднее, когда цепи с меня сняли, двери ящика вообще перестали открывать и тарелки с едой подсовывались в щель, расположенную у самого пола. Я окончательно упала духом и только жалобными стонами пыталась привлечь к себе чье-то внимание. Я боялась сойти с ума, сидя в этом жутком ящике в полном одиночестве. Принося мне еду и подливая в чашку свежую воду, Юта никогда со мной не разговаривала. Лишь один раз в ответ на мои стенания она бросила:
— Хозяин выпустит тебя отсюда, когда сам сочтет нужным, не раньше!
В другой раз на мои рыдания откликнулись проходящие мимо Инга и Рена, но они сделали это только для того, чтобы меня подразнить.
— Раск давно забыл о твоем существовании, — презрительно фыркнула Инга.
— Да-да! — смеясь, подхватила Рена. — Хозяин и думать о тебе забыл!
На десятый день моего прозябания в железном ящике Юта вместо тарелки с обычным хлебом подсунула мне под дверь миску с совсем другой едой. Я даже вскрикнула от омерзения. В миске копошились, взбираясь один другому на спину, маленькие жирные насекомые. Я с воплями оттолкнула от себя миску, вышвырнув ее из своего ящика. Это были те самые насекомые, которых мне показывала Юта во время нашего с нею бегства и говорила, что они не только съедобные, но даже очень полезные для здоровья. Сама она довольно часто отыскивала этих жуков под корой деревьев и поедала их без промедления.
Днем позже она опять подсунула под двери ящика миску с зелеными насекомыми, и я снова вытолкнула ее наружу. В верхнюю щель в двери я видела, как она подняла миску, выбрала одного жука, разломила его пополам и с нескрываемым удовольствием засунула в рот. Нет, решила я, лучше совсем умереть с голоду, чем есть такую мерзость, однако уже на следующий день, борясь с подступающей к горлу тошнотой, все же заставила себя съесть пять насекомых.
Горсть этих жуков и чашка питьевой воды составляли весь мой дневной рацион во время моего дальнейшего заключения в железном ящике.
Я целыми часами простаивала у проделанной в верхней части двери узкой щели в надежде, что мимо пройдет хоть кто-нибудь из девушек, кто осмелится переброситься со мной парой слов. Однако сколько бы я ни звала, ни одна из них так и не откликнулась, боясь нарушить запрет разговаривать с невольницей, посаженной в железный ящик. Потеряв всякую надежду на возможность общения, в последние дни я довольствовалась тем, что разглядывала пролетающих в небе птиц и колышущиеся под дуновением ветра листья деревьев.
Так я провела в ящике для невольниц полных семнадцать дней.
Вечером восемнадцатого дня к ящику подошли Юта с Ингой и Реной.
Я, как обычно, стояла, прижавшись лицом к узкой прорези в верхней части железной двери, и с тоской наблюдала за тем, что происходит вне стен моей крохотной тюрьмы.
— Хочет ли рабыня Эли-нор выйти из ящика для провинившихся невольниц? — официальным тоном поинтересовалась Юта, как старшая невольница.
Я едва не задохнулась от счастья.
— Да! Рабыня Эли-нор хочет выйти из ящика для невольниц! — прошептала я.
— Просит ли рабыня Эли-нор выпустить ее?
— Да! Да! — разрыдалась я. — Рабыня Эли-нор просит ее выпустить!
— Откройте двери! — распорядилась Юта, обернувшись к Инге и Рене.
С замирающим сердцем я услышала, как в тяжелых замках повернулись отмыкающие их ключи, как отодвинулись железные запоры, и наконец маленькая дверь моей темницы распахнулась.
Морщась от боли, разламывающей мое тело, я на четвереньках выбралась из ящика и тут же в изнеможении опустилась на траву.
Лица стоящих вокруг меня девушек не могли скрыть переполнившего их отвращения.
— Отмойте эту рабыню, — процедила сквозь зубы Юта.
Инга и Рена долго оттирали меня щетками, ополаскивали водой, вызывая у меня из груди глухие стоны при каждом прикосновении щетки к моему измученному телу.
После того как они меня отмыли и расчесали мне волосы, охранник, бормоча ругательства по поводу того, что на его долю выпало такое неприятное занятие, на руках отнес меня, совершенно беспомощную и обессилевшую, в барак для рабочих невольниц. Здесь с разрешения Юты Инга и Рена накормили меня свежим бульоном, который я с благодарностью выпила до последней капли, и тут же провалилась в глубокий сон.
На следующий день меня оставили в бараке, и Инга с Реной приносили мне еду. Днем позже я вернулась к своим обычным, повседневным обязанностям.
Моим первым заданием было вычистить после себя железный ящик. Покончив с этим малоприятным занятием, я снова тщательно вымылась и получила разрешение надеть свою рабочую тунику. Я была так рада снова облачиться в это нехитрое, грубое одеяние! В тот день я переделала еще много различных дел, а вечером меня вместе с Тейшей опять послали под присмотром охранника в лес собирать ягоды ирра. На этот раз я не воровала их из корзины моей напарницы и даже не пыталась потихоньку съесть хотя бы одну.
В лагере окружающие относились ко мне с нескрываемым презрением. Теперь у меня не только уши были проколоты, но на левом бедре стояли клейма, обличающие меня как лгунью, воровку и предательницу.
Недели через две после моего освобождения из железного ящика мимо меня прошли, разговаривая друг с другом, Раск и Вьерна, как обычно в своем одеянии из шкур лесных пантер. Едва завидев их, я тут же опустилась на колени и низко склонила перед ними голову: я была простая рабыня, только что перенесшая тяжелое наказание и вовсе не застрахованная от него впредь.
Они прошли, не обратив на меня никакого внимания.
Шли дни, до предела заполненные работой и похожие один на другой как две капли воды.
Рейды тарнсменов теперь не приносили большой удачи, и налетчики нередко возвращались в лагерь без привычной для них богатой добычи и без хорошеньких пленниц, перекинутых через седла их тарнов.
Элеонора Бринтон, как и все остальные рабыни, вставала с рассветом и тут же погружалась в работу. Она убирала территорию лагеря, стирала и гладила, помогала на кухне, мыла посуду — и так с утра до вечера, когда eе вместе с другими рабынями запирали на ночь в бараке для рабочих невольниц, где им предоставлялось несколько часов отдыха перед началом следующего трудового дня.
