Тави кивнул.
– Спасибо, Демос.
– Это моя работа, – сказал он и ушел.
Тави вылез из бассейна, облокотился о ближайшую перегородку, подтянул ноги к себе, прижав колени к груди. Потом он опустил голову и снова заснул.
Исана посмотрела на избитого молодого человека и вздохнула. Затем она сказала.
– Я ошибаюсь в своих опасениях о его фуриях?
– Что-то не так с его заклинательством, – сказал Арарис. – Я не уверен. Но я никогда не видел овеществление его фурий. Даже вчера вечером.
– Если бы он мог, – начала Исана.
– Он должен, – Арарис закончил, кивая головой. Он сморщил свой нос и взглянул на Варга, расположенного так, чтобы голова была вне бассейна. – Тут пахнет мокрой собачьей шерстью.
Она слабо улыбнулась.
– Я должна восстановить тандем с ним. Там довольно много еще нужно сделать.
Арарис кивнул и вышел из бассейна.
– Как твоя рука?
– Больно, – ответила Исана, – Но опасности уже нет. Займусь своей рукой, как только осмотрю этих двух.
Он не выглядел счастливым от этих слов, но кивнул:
– Хорошо, – он начал поворачиваться, но остановился. – А не должен один из нас рассказать ему о… нас?
Она почувствовала, как ее щеки снова начинает заливать румянец.
– Я… что мы ему должны сказать?
– Что мы любим друг друга, – проговорил Арарис тихим, но твердым тоном. – Что однажды придется это… решить. Что мы хотим быть вместе.
Она посмотрела на него и сглотнула.
– Это… то, чего ты хочешь?
Арарис взглянул на нее и нежно улыбнулся.
– Ты знаешь это так же хорошо, как и я, моя леди.
Она улыбнулась ему и, не смотря на холодную воду вокруг нее, она почувствовала тепло.
Арарис расположился за ее сыном, чтобы охранять его сон, в то время как Исана вернулась к раненому каниму.
Валиар Маркус шокированно уставился на копье в своих кишках.
Канимское метательное копье проскользнуло сквозь крошечное отверстие между щитом Маркуса и легионера рядом с ним, брошенное с такой силой, что черный металлический наконечник легко пробил его доспехи.
Маркус осознал, что он стоит во второй шеренге. Он не помнил, чтобы делал шаг назад. Сила удара должно быть заставила его оказаться там.
Возможно, именно поэтому лишь десять дюймов стали оказалось в его животе. Обычно брошенные копья канимов пронзали свои цели насквозь.
И, насколько он знал, это было орудие Воина канима,что означало, что Первая Когорта привлекла внимание вражеской элиты. Они также изменили стиль атаки и порядок войск, так как канимы обычно метали свои копья непосредственно перед атакой.
Маркус заставил себя сделать глубокий вдох и проревел:
– Сомкнуть ряд! Щиты вверх! Вторая и третья шеренга – приготовить копья.
Командиры начали повторять его приказы, одновременно выкрикивая, и шеренги Первой когорты сместились и уплотнились. Легионеры во второй и третьей шеренге убрали мечи и приготовили пятифутовые копья, привязанные к обратной стороне высоких щитов.
Наконечники копий ощетинились лесом смертоносных стальных шипов, вроде тех, что канимы касты воинов выбрасывали из-за укрытий, невидимых за пеленой дождя, чтобы разбивать строй.
Маркус убрал меч в ножны и с силой потянул за копьё, но оно намертво застряло в его пробитой броне, и он никак не мог его вытащить.
Легионеры, сражающиеся в первом ряду, задевали древко копья, раскачивая его влево и вправо, Маркус почувствовал, как эти толчки вызывают ужасно глубокую, вибрирующую дрожь в животе, и внезапно задохнулся.
Он опустился на одно колено и прикрылся поднятым щитом как раз вовремя, чтобы отбить второпях нацеленный удар закованного в чёрную броню канима. Окружающие его легионеры отогнали канима назад, яростно тыча копьями и мечами.
Кто-то наступил на древко копья, и боль, перевернувшая его представление об этом слове, обожгла внутренности Маркуса.
Он упал на спину, и дождь начал заливать его лицо. Он протянул руку, чтобы смахнуть воду с глаз, но Фосс сказал:
– Полегче, Маркус. Постарайтесь пока не двигаться.
Маркус зажмурился, потом открыл глаза и мутным взглядом огляделся вокруг.
Он находился в палатке целителя.
И было утро.
Он двигался со своей когортой, чтобы поддержать ослабевший фланг рядом с лесом, а затем копьё ударило его.
И теперь он был в палатке целителя. Он был ранен, и ранение могло его дезориентировать. Должно быть, кто-то вытащил его с поля боя.
Чтобы повернуть голову, требовалось приложить столь грандиозное усилие, что после первых двух попыток он перестал дергаться.
Он лежал в целительной ванне, обнаженный, и вода стала темной от его крови. Фосс сидел у изголовья ванны, опустив голову, и его руки лежали на плечах Маркуса.
Взгляд Маркуса проследовал к низу живота и он увидел зияющую рану, шириной с ладонь. Рана была открыта по краям и он мог видеть… какие-то части его внутренностей, находящихся под раной, предположил он.
– Вот же хрень, – прошептал он.
– Постарайся не разговаривать, – прорычал Фосс, – Ты напрягаешь живот, чтобы сделать это, а мне не нужно, чтобы меня подталкивали под руку в то время, как я работаю.
– К-когорта, – проговорил Маркус.
Он попытался оглянуться, но увидел только то, что у Трибуна Медицины Первого Алеранского и его персонала не была недостатка в работе.
В полевых госпиталях всегда так. Люди стонут, кричат, рыдают. А молчаливые целители ведут свою борьбу с самой Смертью, и Маркус не сомневался в том, что результаты, как и всегда, будут разными.
– Замри и заткнись, или я вырублю тебя, – сказал Фосс. – Этот отряд, который ударил по тебе из оврага, был одним из трех. Два других прошли прямо сквозь гвардию и ударили нас с флангов. Если бы Первая когорта не удержалась, канимы нас бы вырезали, но обошлось.
Маркус снова взглянул на Фосса. Целитель взглянул на него и поморщился.
– А вообще не очень. Тридцать четыре из Первых погибло. Раненых в два раза больше. – Фосс глянул сердито. – Теперь заткнись и замри, пока не стал тридцать пятым.
Для кивка нужно было приложить слишком много усилий. Маркус закрыл глаза. Плач и тихое журчание продолжались, пока он не обнаружил себя сидящим на постели жадно поедающим из запотевшей миски перемолотую еду, безвкусную, но сытную.
Он несколько раз моргнул, глядя на чашку, и огляделся. Он оказался в своей палатке, и уже опять было утро, только другое, подумал он. Солнце взошло. Он чувствовал себя слабым и ужасно голодным щенком.
Он отодвинул одяло и посмотрел на шрам на животе. Он был неаккуратный, хотя это было не самое страшное, что могло случиться с ним.
Шрам, оставшийся от раны, был толщиной с его мизинец, он выступал над кожей – отметка ужасного ранения, оставленная вымотанными и истощенными лекарями Легиона, целью которых было спасать жизни людей – так быстро и наверняка, как только возможно.
