Теперь мертвый шевелящийся лик луны спустился к самому горизонту и по земле протянулись длинные тени. Джарел казалось, что широкое кольцо неба над горизонтом уже начинает бледнеть. От усталости и безнадежности это было ей почти безразлично, хотя девушка знала, что наступление дня означает для нее смерть более ужасную, чем может представить себе человек на земле, и наверняка вечные мучения в одном из виденных ею образов, в которых она узнавала запечатленные проклятием души. Извивающееся дерево, уродливый истукан, как Гийом, или лишь разносящийся по ветру плач — навечно. Но Джарел слишком устала, чтобы бояться. Она, спотыкаясь, брела дальше, прислушиваясь к голосу, все тише и тише звавшему ее издалека.
Погоня кончилась неожиданно. Впереди была река, над гладкими водами которой повис изогнутый темный мост. Пересекая реку по мосту, Джарел увидела смотревшее на нее из воды отражение с растянутым в отчаянном беззвучном крике ртом, хотя ее губы были сомкнуты. В водах реки она увидела свою смерть, свое лицо, искажающееся до полной неузнаваемости в тоске и муке. Но она лишь бросила быстрый взгляд на пугающее видение и побежала дальше, не обращая внимания ни на отражение, ни на местность вокруг, ни даже на разгорающуюся над горизонтом зарю.
Преследуемый ею тоненький голос раздался совсем рядом, и Джарел очнулась от оцепенения и огляделась по сторонам. Мост не кончился на другом берегу реки. Он расширился, его края поднялись, и он превратился в темный храм, со скульптурами вдоль стен, и скульптуры эти были настолько страшны, что напоминали окаменевший кошмар. Этот храм, его колонны и изображения олицетворяли весь пройденный ею мрачный ад. Скульптуры воплощали все угадывавшиеся в тенях мерзости, всю человеческую скорбь, тоску и безысходность, слышавшуюся в плаче ветра, всю ехидную злобу воды. В резьбе проступали закованные человеческие души и духи зверей, истязуемых всевозможными пытками. Некоторые из них были уже знакомы Джарел, но многие были ей неизвестны и, к счастью, непонятны. Было очевидно, что эти неведомо за что наложенные проклятия были справедливы ровно настолько, чтобы казаться ужасно несправедливыми своей чрезмерностью. Джарел закрыла глаза и стояла, слегка покачиваясь, чувствуя вокруг торжествующую пульсирующую злобу, слишком потрясенная, чтобы хотя бы задуматься о том, что будет дальше.
Слабый голос раздавался теперь над самой ее головой. Девушке показалось, что она слышит неистовое биение крыльев, как будто какая-то маленькая суетливая птичка кружилась у ее лица.
— Джарел, Джарел! — исступленно взывал голос, снова и снова, в последнем, отчаянном призыве. И она, растерянная, беспомощно стояла, слыша, как душа Гийома бьется у самого ее лица, ощущая всем существом злобное торжество храма.
Когда, опять неожиданно, присутствие Черного бога, словно плащ, окутало ее, Джарел была почти рада этому. Это было что-то знакомое, с чем она знала, как бороться. Как будто очень издалека, она услышала затихающее эхо звавшего ее голоса, а вокруг нее сгущались холодные сумерки, и душа начинала обрастать серым льдом. Воительница призвала на помощь воспоминания ненависти, любви и злобы, чтобы бросить их против бога, и подумала, что кто-нибудь, проживший мирную жизнь, не испытавший страстей, что выпали на ее долю, вряд ли смог бы сопротивляться смертельному холоду Черного бога. Джарел вспоминала смех, песни и веселье, кровь, смерть и яростный звон брони, поцелуи во мраке и крепкие объятия мужских рук.
Но Джарел уже выбилась из сил… Над горизонтом разгоралась жуткая заря, а сила Черного бога питалась забвением. И девушка начала понимать, что проигрывает. Воспоминания, которые она бросала в Черного бога, не имели силы здесь, в серых сумерках его сумеречного обиталища, и она почувствовала, как первая струйка свинцовой безнадежности проникает в ее сознание. Воля к сопротивлению начала поддаваться, и Джарел испугалась, что из теплого живого существа из плоти и крови превратится в неподвижную, скованную льдом, бестелесную тварь, обитателя сумеречного мира.
Черный бог не смог заморозить в ней лишь одну маленькую искорку и теперь подступал к девушке, стараясь вытянуть ее из той холодной массы, в которую превратилось ее тело, и беспощадно тянул и тянул, а у Джарел почти не осталось сил… Лишенная тела, она безвольно носилась взад и вперед в неведомых ей раньше потоках, ударяясь о невидимые препятствия, плача без слов. Смутные, неясные, пульсирующие сгустки вихрем носились в темноте, влекомые воздушными потоками, — маленькие затерявшиеся существа, бестелесные, беспомощные, тихо стонущие во мраке.
Но когда один из маленьких смутных сгустков пронесся сквозь нее, в момент соприкосновения Джарел уловила тончайшую вибрацию своего имени и поняла, что это был тот самый голос, что пробудил ее от сна, голос, который она преследовала, — Гийом. И в этот миг в ней вспыхнуло чудесное яркое пламя. Оно стало расти, разгораться, наливаться жизнью…
Джарел снова оказалась в своем теле, среди уродливых скульптур храма, в оттаивающем, согревающемся теле, с которого дождем опадали куски ледяной брони, а горячее пламя все разгоралось, и вот уже огонь наполнил все ее существо, а холодная бледная тьма, не в силах сопротивляться, таяла в этом горячем, торжествующем пламени.
Упоенная этим буйством тепла, воительница не сразу поняла, что победила. Ей было почти все равно. Вокруг нее происходило что-то чудесное…
Воздух заколебался, и со всех сторон понеслись вверх, дрожа, тихие, высокие звуки, струясь, словно развевающиеся ленты, на фоне тишины. Пламя внутри нее постепенно утихало, бледнело и наконец незаметно угасло, а в ее опустошенной душе воцарилось полное умиротворение. Она устало побрела назад через мост, оставляя за спиной тихий, словно склеп, храм. Пульсировавшую в нем злую силу остановила на время эта чудесная вспышка того, чему не было места в этом освещенном звездами аду: живого, человеческого «я», сотканного из любви и печали, тоски, жертвенности и торжества.
Джарел не догадывалась, что означала оставшаяся позади мертвая тишина. Даже не подозревала о том, что ей удалось совершить. На фоне бледнеющего неба она разглядела возвышавшийся перед ней знакомый холм и поняла, что всю длинную ночь бежала по кругу, возвращаясь к началу своего пути. Она была слишком обессилена, чтобы испытывать облегчение или удивление по этому поводу.
Она начала нетерпеливо карабкаться вверх, не испытывая торжества победы, которая, она знала, осталась за ней. Джарел освободила тень Гийома, голос — из тени, а из бесплотного голоса, выпустила на волю его душу. И хотя Джарел не была уверена в том, что сделала все так, как надо, она обрела покой, ибо теперь зов Гийома не терзал ее душу — и этого было довольно.
